до красноты. Но здесь, на узких улочках Микен, всё, чего ей хочется, это предать что-нибудь огню. Дерево, из тех, что растут на центральной улице, или амбар: пламя вздымалось бы всё выше и выше и в конце концов охватило бы небо. Одна лишь мысль об этом пьянит ее ощущением собственной власти.
«В тебе столько ярости, – сказала однажды Елена. – Она как погребальный костер, который, кажется, никогда не погаснет».
«А в тебе ее нет? – спросила Клитемнестра. – Разве тебя никогда не охватывает ярость?»
Елена пожала плечами. Ей было десять. Илот промывал раны на их плечах – милость жрицы и ее кнута. Когда слуга перешел к Елене, она поморщилась от боли, но не издала ни звука. Она никогда не говорила о своем гневе, но Клитемнестра знала, что он бурлит где-то внутри, под покровом ее доброты. Иногда во время ужинов ей удавалось его заметить, когда руки мужей забирались под туники служанок, подходивших налить им вина. Елена наблюдала, как мужи просили принести еще ягнятины, вынуждая девушек подойти к ним еще раз, и Клитемнестра видела, как в глазах сестры вспыхивает гнев. Елену всегда злили мелочи: неуместное замечание, больной щипок, невысказанная мысль. Клитемнестра же приберегала свой гнев для состязаний, порок, побоев и истязаний. Если ее гнев был пламенем, то гнев Елены походил, скорее, на лампу, источающую приглушенный теплый свет, но обжигающую, если подойти слишком близко.
И вот теперь Менелай разозлил Елену, и она ушла. Сбежала ли она до того, как Идас убил Кастора, или после? Как она могла бросить Полидевка и маленькую Гермиону? Она пытается представить сестру с Парисом на корабле, следующем в Трою, но образ ускользает, как морской бриз.
По улице, шатаясь, разбредаются по домам несколько мужей. Кроны деревьев сливаются с ночным небом, угасают последние звуки позднего вечера.
«А богини спят?» – спросил как-то раз Кастор.
Она хмыкнула. «Не думаю. Почему ты об этом спрашиваешь?»
«Хочу поймать одну. Хочу посмотреть, как они выглядят».
«А что ты будешь делать потом?»
«Соблазню ее, разумеется», – ответил он, и они расхохотались. В ту же ночь, когда все уснули, они улизнули из дворца и пошли к реке. Сидели там долго, пока в конце концов Клитемнестра не заснула на плече у брата. Артемида так и не появилась, а Кастор еще много лет со смехом вспоминал, как они всю ночь проторчали на холоде, мечтая увидеть богиню, которая всё равно не обратила бы на них никакого внимания.
Клитемнестра чувствует, как у нее сжимается сердце.
Его больше нет. Он умер, и ты должна жить с этим.
У двери, ведущей в гинецей, ее поджидает Калхас. В свете факела его голова похожа на скрюченный лист больного дерева. Ей хочется просто пройти мимо, но вместо этого она спрашивает:
– Пришли сообщить мне еще о чьей-нибудь смерти?
– Нет, – отвечает он. – Второй ваш брат и ваши сестры проживут еще долго.
– Приятно слышать.
Провидец склоняет голову, словно желая повнимательнее вглядеться в ее лицо.
– Я причиняю вам беспокойство?
– Мне не так-то просто причинить беспокойство.
– Я так и подумал. И всё же вы проявляете ко мне неуважение. Вам стоит быть осторожнее. Если вы не чтите меня, вы не чтите богов.
Она никогда прежде не слышала, чтобы кто-то произносил столь зловещие слова таким сладким голосом. Это как пить отравленное вино: наслаждаешься его вкусом на языке и лишь потом понимаешь, что это яд.
– Мы все по-своему служим богам. Вы убиваете овец и взрезаете им животы, чтобы посмотреть на печень, а я правлю городом и его людьми.
– Правит ваш муж.
– Мы оба правим. Я уверена, он с этим согласится.
Калхас вздыхает, и его вздох – точь-в-точь змеиное шипение.
– Занятная вещь – власть. Все мужи жаждут ее, но немногие добиваются.
– Готова поспорить, сейчас вы скажете что-то о богах.
– Боги не имеют к этому никакого отношения.
– Что же тогда? – спрашивает она. – Кто получает власть, а кто нет?
В свете факела на его испещренном шрамами лице движутся тени. Сейчас он выглядит как обычный человек, а в следующее мгновение кажется монстром.
– Если спросить микенский народ, кто им правит, – говорит провидец, – что они ответят?
– Царь Агамемнон, – отвечает Клитемнестра.
– И всё же вы утверждаете, что правите вместе с мужем.
– Есть правда, и есть ложь, на которой держится царство.
Губы Калхаса кривятся в улыбке.
– Да. И так же с властью. Некоторые мужи размахивают ею, точно мечом, а иные прячут ее в тени, как кинжал. Но важно то, что люди верят тому, кто ей владеет.
Их тени на полу удлиняются, превращаясь в две черные реки, сливающиеся в том месте, где пол встречается со стеной.
– Но вы так и не ответили, кто из людей получает власть, – замечает она.
– О, бывает по-разному. Кто-то рождается в правильной семье, а кто-то понимает, что страх – это ключ, отпирающий множество дверей.
– А есть подобные вам. Вы видите, что люди жаждут знания и боятся богов, и находите способ дать им то, что они ищут.
– Правду богов иногда сложно принять. Но их воля всегда превыше всего. В принятии этого тоже есть определенная власть.
В окно заглядывают первые рассветные лучи, и Клитемнестра поеживается. Нет времени холоднее, чем раннее зимнее утро.
– Я иду спать, провидец.
Она пытается протиснуться мимо него, но Калхас потной рукой хватает ее за запястье.
– Вам предстоит сыграть свою роль в войне, что грядет, – изрекает он.
Она стряхивает его руку, противясь порыву в ту же секунду вытереть запястье. Калхас разворачивается и уходит, и его тень следует за ним, точно собака.
Следующие несколько недель дворец полнится звуками грядущей войны. Повсюду чинят и подготавливают колесницы, запрягают лошадей, мужи выкрикивают приказы.
Клитемнестра покидает дворец и пробирается мимо гонцов и мужей, сооружающих щиты из бычьих шкур и бронзовых пластин. Зимний холод уступает место весне. Небо теплого белого цвета напоминает сливки. Внизу, в оружейной, Леон учит нескольких юнцов стрелять из лука. Клитемнестра ранее спросила, должен ли он ехать с остальными, а он в ответ покачал головой. «Я ваш страж и защитник, – ответил он. – Я должен быть там, где вы и ваши дети». Его слова подарили ей спокойствие, хоть она и не подала виду.
Агамемнон стоит под большим дубом, у входа во дворец, и обсуждает что-то с Калхасом и двумя мужами из своего войска. Он облачен в бронзовые доспехи, в руках – шлем из кабаньих клыков. Он выглядит уставшим. Когда к ним приближается Клитемнестра, мужи уходят. Она