Один из главных старшин по фамилии Фролих помог нам сделать выбор в пользу Бразилии. Он служил у Лангсдорфа и находился на «Графе Шпее» во время печального эпизода на реке Ла-Плата. Интернированный местными властями, он сбежал и несколько месяцев скрывался у немецких поселенцев, перебираясь с фермы на ферму, пока не пробрался на блокадопрорыватель, шедший в Германию.
Позже «Атлантис» встретился с кораблем, на котором служил Фролих. Старшина очень понравился Рогге, который прямо сказал, что хотел бы видеть такого человека в составе своей команды. Наше гостеприимство также произвело должное впечатление. Короче говоря, когда Фролиху было приказано присоединиться к нам, он не слишком расстроился. Позже он стал нашей опорой во многих отношениях: не только в качестве эффективного главстаршины-радиста, но и эксперта по вопросу, «как уцелеть в Латинской Америке». Лично мне идея с каждой минутой нравилась все больше. Мои доллары теперь сохли на солнышке, и я был уверен, что шансы у нас весьма неплохи, если, конечно, мы сможем преодолеть навигационные опасности на пути туда.
Итак, нам предстоял путь в Бразилию, а команде U-126 пришлось брать на себя ответственность за наших раненых. Больше всех негодовал по этому поводу ее командир.
— У меня не плавучий госпиталь, — заявил он, — и не буксир. — Однако он приказал разместить сорок человек из нашей команды, страдавших от последствий тяжелого шока, на открытых палубах и согласился взять нас на буксир. Но предупредил: — Если нас заметят англичане, вам придется пошевеливаться. Прыгайте, и чем быстрее, тем лучше, потому что мы нырнем без предупреждения. А когда прыгнете, плывите изо всех сил, иначе засосет.
Получив столь ободряющее напутствие, мы привязали свои шлюпки к субмарине, и наш неопрятный, сильно растянувшийся караван двинулся в 900-мильное странствие по самой переменчивой и предательской из всех существующих пустынь. Приятнейшая перспектива! Уже через пару часов я начал сомневаться, не переоценили ли мы преимущества двенадцатидневного плавания в Бразилию. Оно представляло собой вовсе не спокойный отдых, в процессе которого спасенные моряки удобно расположились в шлюпках, а подводная лодка выполняла роль осла. Картина была далека от таковой. Буксирные тросы постоянно рвались, оставляя вельботы и плоты на произвол судьбы. Приходилось ждать, пока измученные люди на веслах не вернут их на место. Тросы снова закреплялись, и путешествие возобновлялось, но не надолго, и вскоре история повторялась. Я уже не помню, сколько раз это происходило и как часто мы останавливались и собирали потерявшихся, но гребцам приходилось работать в поте лица, ведь на шлюпках, рассчитанных на сорок человек, находилось не меньше семидесяти. Поэтому мы продвигались вперед до обидного медленно.
Днем солнце опаляло нас со всей доступной ему тропической силой. Наша просоленная и высушенная одежда стала жесткой, терлась о кожу и вызывала появление крайне болезненных воспалений. Даже незначительные царапины под воздействием солнца и соленых брызг доставляли множество неприятных ощущений. Губы трескались, глаза опухали и слезились. Деревянные части лодок раскалялись на солнце, так что их было опасно даже трогать, а уж лежать на них было сущим несчастьем. Я был одним из немногих счастливых обладателей ботинок, чем вызывал постоянную зависть окружающих, которым приходилось отрывать лоскутки одежды и сооружать нечто вроде портянок, чтобы предохранить босые ступни от ожогов при ходьбе по обжигающей обшивке.
А по ночам мы ужасно мерзли. Клацая зубами и хлопая себя по рукам и ногам, мы прижимались друг к другу в поисках тепла. Заснуть удавалось нечасто, но это было даже хорошо, поскольку у периода благодатного забытья был слишком уж неприятный конец. Проснувшись, ты чувствовал себя заключенным в холодильной камере и начинал отчаянно завидовать раненым, находившимся хотя и в стесненных условиях внутренних помещений U-126, зато в тепле. Трех дней такой жизни мне вполне хватило, чтобы почувствовать себя абсолютно несчастным. То же самое касалось и остальных. Нет, мы не испытывали слишком уж сильных мучений, да и лишения, которым подвергались, строго говоря, не были нестерпимыми. Если сравнивать с испытаниями, которым подвергались другие команды потопленных судов в этих водах, наши страдания и страданиями-то назвать было нельзя — так, легкие неприятности. А во многих отношениях нам просто фантастически повезло. Мы потеряли десять человек убитыми, но, если учесть ярость обстрела, которому нас подверг «Девоншир», эта цифра была на удивление низкой. Нам каждый день сообщали о состоянии раненых, которые с каждым днем чувствовали себя лучше. Да и нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что мы находились в обстановке относительного психологического комфорта, то есть были избавлены от необходимости каждую минуту слушать стоны людей, которым ничем не могли помочь.
Семьдесят шесть часов, которые показались годами, продолжалось наше путешествие в Бразилию, которая становилась только дальше, и даже ее светлый образ в наших сердцах изрядно потускнел. Мы еще по инерции болтали о черноглазых сеньоритах и теплых пляжах, но с каждым часом шутки становились все более вымученными и тяжеловесными, и даже доллары в качестве стелек моих ботинок уже перестали быть мишенью для остряков. Счастливая звезда «Атлантиса» продолжала нам светить. Прибыла помощь. На призыв подлодки откликнулось судно, увидев которое мы с трудом поверили своим глазам. Мы, конечно, знали, что просьба о помощи отправилась в эфир. Но в море случается всякое. Но вот он, перед нашими глазами — 3660-тонный «Питон», занимавшийся передачей топлива немецким субмаринам.
Мы подошли к борту. Матросы «Питона» приветствовали нас, перевесившись через поручни. Невозможно описать чувство облегчения, которое мы испытали, ступив на палубу этого судна.
— Ну, наконец-то добрались, — обрадованно сообщил кто-то за моей спиной.
— Здесь ты сможешь как следует отдохнуть, Франц, — вторил ему другой голос.
А Рогге, хотя и был одет несоответствующим образом — в офицерской фуражке и кителе, легких парусиновых туфлях и шортах, — вел себя с большим достоинством. Оказавшись на палубе, он вытянулся, отдал честь и проговорил:
— Докладываю о прибытии капитана и команды вспомогательного крейсера «Атлантис» на борт «Питона», господин капитан.
Рогге есть Рогге! Хладнокровный, безупречно вежливый профессиональный военно-морской офицер остается таковым в любой обстановке!
— Добро пожаловать на борт, — сказал капитан «Питона».
Вот и кончились наши мытарства. По крайней мере, мы так думали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});