Доктор Бернард, закончив осмотр больных, вернулся к себе в кабинет, в приемной которого я просидела около часа. Проходя через приемную, он приветливо улыбнулся мне, сразу поняв, кто я. Мы вошли в его кабинет и уселись друг против друга за большим столом, уставленном хирургическими инструментами в закрытых стеклянных кюветах и макетами сердца, от которых шли шланги, имитирующие сосуды. Доктор внимательно посмотрел на меня и сказал:
– Можете ничего мне не рассказывать. Я знаю, что вас зовут Джессика. Месяца два назад я получил письмо от вашего мужа. Он хотел посетить мою клинику и познакомиться с технологией пересадки сердца. Я, безусловно, принял бы коллегу, но так уж распорядился Господь – вместо него передо мной здесь вы. Поверьте, я глубоко скорблю о его гибели, хотя никогда не был с ним знаком. Но, как говорится, Бог дал – Бог взял. Вам не в чем упрекать себя. Я знаю, что вы сделали все, что было в ваших силах в тех обстоятельствах. Никто не может вернуть человека к жизни, но нам дано продлевать ее. Приходите на работу в мою клинику. В труде и заботах вы постепенно обретете так необходимые вам покой и согласие. Кроме способности трудиться и любить, Господь, кажется, ничего нам более не дал, хотя в первом вопросе он явно перестарался.
Потом я заметила, что доктор часто, как наш приходской проповедник, прячет ерничанье в благостную оболочку и сдабривает эту смесь обаятельной улыбкой.
Доктор долго рассказывал, как он пришел к решению проблем пересадки сердца и какие перспективы вообще он видит в трансплантологии. Как перейти от помощи единицам к массовому использованию его методов. Ему виделись пункты консервации донорских органов во всех больницах мира и служба их доставки без государственных границ. Его увлеченность заразила меня. Мне захотелось как можно скорее покинуть приютивший меня отель, где все напоминало о трагедии, и окунуться в привычную с детства атмосферу клиники.
В какой-то момент я сказала, что буду рада работать в его клинике. Доктор на мгновение прервал свою речь, одобрительно кивнул, и я поняла, что он и не сомневался в моем решении. Он начал показывать мне хирургические инструменты собственного изобретения, но тут его вызвали к пациенту, а мной занялся его помощник. Тот показал мне клинику, а затем привел к небольшому уютному домику на ее территории, стоявшему в тенистом парке метрах в двухстах от основного корпуса, где мне предлагалось жить. На окнах домика не было этих ужасных стальных решеток, как повсюду в этом городе. Заметив, что я обратила на это внимание, помощник объяснил, что территория клиники хорошо охраняется, и в решетках нет необходимости.
В тот же вечер я с помощью Томми переехала в ставшую на несколько лет моей квартиру в домике при клинике доктора Бернарда. В этой небольшой двухкомнатной квартирке с маленькой кухней и вполне приличной ванной все было хорошо и добротно сделано, но домашним уютом здесь и не пахло. Я энергично начала наводить уют. Купила занавески, покрывало на кровать, накидки на столик и кресла, обновила посуду, и мы, я и квартира, постепенно привыкли друг к другу.
Довольно быстро я втянулась в работу. Здесь она сильно отличалась от того, к чему я привыкла в госпитале на военно-морской базе. Там у медсестер была узкая специализация. Операционная сестра не занималась уходом за больными. Здесь в клинике такой специализации не было. Операций делалось немного, всего несколько в месяц, но они были очень сложными и продолжительными, по восемь-десять часов и более. Сестры и ассистенты еще могли меняться, но главный оперирующий хирург – доктор Бернард – должен был оставаться на своем месте от начала и до конца. Он позволял себе покинуть операционную только тогда, когда все уже было закончено и накладывались поверхностные швы. В остальное время мы занимались уходом за больными до и после операции, что зачастую было не менее сложно.
Каждый раз при подготовке к очередной операции доктор Бернард проводил тренировки для себя, своих ассистентов и сестер. Он разъяснял нам особенности заболевания и стратегию операции, указывая каждому из нас его роль на всех ее этапах. Операции по пересадке сердца были редкими. Подготовка к каждой из них шла месяцами. Все это время необходимо было поддерживать жизнь пациента и ждать появления подходящего донора, то есть человека, погибшего от несчастного случая и с неповрежденной грудной клеткой. В этой стране гибель здоровых людей не была редкостью, но вовремя и квалифицированно извлечь донорский орган и успеть доставить его в клинику, пока необратимые процессы не привели его в негодность, было очень трудно. Наши бригады иногда месяцами дежурили в больницах города, но не всем пациентам удавалось дождаться своего донора.
Постепенно я поняла, почему доктор Бернард организовал свою клинику здесь, в ЮАР, а не где-нибудь в США или в Европе. Законодательство развитых государств не позволило бы ему отбирать донорские органы у только что погибших людей, как это было возможно здесь. В данном случае слабость законодательства способ- ствовала прогрессу науки.
Я редко покидала территорию больницы и делала это без всякого удовольствия только в тех случаях, когда надо было что-то приобрести. Питалась я в больничной столовой, где кормили вполне сносно. Дома же я держала только кофе и напитки. К кофе я особенно пристрастилась на Гибралтаре. Его там пили совсем не так, как у нас в Англии, сильно разбавляя водой и молоком. Арабы готовили очень крепкий кофе и пили его без молока и сахара. Мы переняли у них эту, по сути вредную, но очень приятную привычку.
Окружающие быстро привыкли, что я постоянно нахожусь на месте и готова подежурить в самое неурочное время. Не могу сказать, что они злоупотребляли этим, но нагрузка у меня была более чем достаточной, чтобы не вспоминать о своих невзгодах. А когда тяжелые мысли все же одолевали меня, я набрасывалась на работу с особой энергией, и они оставляли меня до следующего раза. Дорогим же мне воспоминаниям я оставляла дорогу к себе. Родители, наш старый дом, кукла Лейла постоянно жили в моей голове. Я с удовольствием думала о Гарри и о нашей жизни на Гибралтаре. Даже наше путешествие в пустыню я теперь вспоминала как нечто прекрасное. Моя прошлая и настоящая жизнь поделилась на этапы, которые окрасились в разные цвета: детство и дом – в голубой, Гарри и Гибралтар – в розовый, промежуток между ним и сегодняшним днем, еще не имевшим цвета, – в черный.
Так, в постоянной работе, я прожила почти три года. Клиника, ее парк, моя квартира стали моим домом. И я для клиники стала необходимой. Постепенно мой статус повысился до уровня главной операционной сестры, а круг обязанностей неизмеримо расширился. Мужчины постоянно пытались ухаживать за мной, но я, держась с ними всегда весело и дружелюбно, пресекала их поползновения, и не потому, что дала обет вечной верности Гарри, а просто они не будили во мне никаких эмоций. Мне казалось, что я вижу их насквозь. Одни видели во мне будущую хозяйку дома и хотели наладить свой быт. Другие явно искали развлечений, и я, сохранив стройную фигуру и привлекательность, хорошо подходила им на эту роль. Были, наверное, и те, что искренне влюблялись в меня, но я не влюблялась в них.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});