— Даже как-то не верится, Леша. Столько денег — и все мои… И, честно признаюсь, все-таки боязно. Знаешь, как-то… по-чудному…
— “По-чудному”… Ты лучше налей.
— Прости, Леша, — захлопотал Игорь, — сам понимаешь, растерялся я немного… — Он торопливо сорвал с бутылки металлическую пробку и налил в оба стакана.
— Ну, Игорек, с богом, будь здоров.
Алексей не торопясь выпил, закусил и почувствовал ту теплоту в желудке, о которой его покойный дедушка всегда говорил: “Словно Христос босиком по душе пробежал”.
Все в жизни хитро устроено. С умом нужно быть, с умом — это главное. И не зарываться, как Григорий Федорыч, который показал ему, как сделать куклу из газетной бумаги и как всучить ее фраеру. Неплохой был человек, женин родственник какой-то, из Куйбышева приехал. Выпил раз, хмыкнул и говорит:
“Ты, Леха, слушай: хочу тебе по-родственному искусство свое передать. Волка ноги кормят, а человека — голова да руки. Дай-ка мне десятку, ножницы и газету”.
“Зачем?” — подозрительно спросил.
Григорий Федорыч рассмеялся:
“Ну и жмот ты. Отдам тебе десятку, не бойсь. Показать кое-что хочу, научить тебя, дурака…”
Но сломался старик, вышел из заключения уже не тот. Сам так и сказал: “Я, говорит, Алексей, уже не тот. Уверенности в руке нет. А в этом деле без уверенности не моги”. Это верно он говорил: уверенность должна быть, но главное — с умом. Слава богу, уже не первую куклу подбросил и ни разу не ошибся. Не зарываться, не спешить, продумать все, как следует. Риск? Еще неизвестно, что опаснее: баранку крутить по московским улицам или аккуратненько обвести какого-нибудь пижона…
— Ну что, Игорек?
— Как-то даже не знаю… Все никак не отойду…
— А ты еще выпей. Налей. И в руки себя возьми. Человек ты или стюдень? Ну, поехали.
“Теперь можно и позвонить Павлу Антоновичу, — подумал Алексей. — Уже должен быть дома, как договаривались”.
Не спрашивая Игоря, он вышел в коридор, подошел к висевшему на стене телефону и набрал номер. Ответила Зоя, жена Павла Антоновича.
— Да?
— Павла Антоновича, — нарочно пискляво, чтобы не узнала, попросил Алексей.
— Нет его.
“Так, значит, все-таки режиссер закусил удила, — подумал Алексей. — Неприятно, конечно, но такой случай предусмотрен. Все чисто. Привет из Узбекистана”.
— Домой звонил, — объяснил он Игорю.
Тот встрепенулся и попытался улыбнуться, но улыбка была вымученной.
— Я тебя, Игорек, понимаю, — утешительно сказал Алексей, подошел к окну и посмотрел на здание Архитектурного института, что стояло перед домом Игоря. — Это пройдет. Первый раз, что ты хочешь… Это тебе не мещан Горького играть. Зато и плата повыше, а? Ты что думаешь купить-то3
“Дерьмо парень. Трусит, — подумал он. — Проследить за ним надо, заходить почаще пока что”.
ГЛАВА 5
Голубев с отвращением посмотрел на горку окурков, переполнявших пепельницу, и поморщился.
— Сколько мы с тобой курим, Сережа, кошмар какой-то. Надо что-то делать, а то, я чувствую, у меня из ушей дым начинает идти. Давай попробуем ограничивать себя. Ну, скажем, по десять штук в день, а?
— И смотреть все время на часы? — усмехнулся Шубин. — Надо переходить на трубку, вот что. С ней возни больше- значит, меньше останется…
— …времени на работу.
— Ей-богу, я серьезно. Трубка — раз, кисет с табаком — два, прочищалка — три. И вообще по статистике трубка — наименее вредная штука. Не сравнить с сигаретами или папиросами. Ведь с сигаретами черт знает до чего доходишь. Я вот, когда мы с этими двумя беседовали, хотел закурить. Достал сигаретку, хочу взять ее в рот, а там уже другая дымится. Автоматизм.
— Трубка — это прекрасно. Но учти, что трубкой баловались наши коллеги — товарищ Холмс Шерлок и комиссар полиции товарищ Мегрэ из произведений Сименона. Так что с трубками во рту мы сами напрашиваемся на сравнение… Бросать надо.
— И работу эту тоже бросать надо. Вот устроюсь бакенщиком на глухую речушку. Тишина, волны плещут о берег суровый. А я, мудрый и с длинной седой бородой, сижу в лодке, думаю о смысле жизни и…
— …курю трубку.
— Циник ты, Боря, не даешь человеку в лодке посидеть…
— …покурить спокойно…
Шубин медленно снял пиджак, аккуратно повесил на спинку стула и подтянул рукава белой рубашки.
— Бить будете, гражданин майор? — деловито спросил Голубев.
— Прозорлив, собака! — восхищенно сказал Шубин. — Что значит хорошая голова.
— А как же соцзаконность?
— Ради такого можно и нарушить разок. Суд меня поймет.
Шубин сделал выпад вперед, делая вид, что хочет провести один из приемов самбо, но Голубев ловко увернулся.
— Ай-ай-ай, вот вам нынешняя молодежь… — горестно покачал головой Шубин. — Я же его обучал самбо, и он же уворачивается. Нехорошо. Дай сигаретку, Боря.
— Пожалуйста, отравляйтесь на здоровье.
Они сидели молча, курили. Можно было дурачиться сколько угодно, можно было говорить обо всем на свете, но мысли были уже прочно заняты делом о бидоне, как они успели окрестить его. Этот процесс обдумывания, сопоставления, поисков логических неувязок, перебора вариантов шел автоматически, и остановить его теперь было уже невозможно. Дело уже въелось в них. И подобно тому, как писатель в работе над книгой не может не думать о ней, так и они не могли отключиться, даже если бы и хотели. Но они и не хотели отключаться. Это была их работа, их профессия, тяжелая и изматывающая, но дающая вместе с тем ощущение постоянного творчества, бросающая каждый раз всё новые и новые вызовы их проницательности, уму, настойчивости, знаниям. И тот, кого этот вызов не возбуждает, — тому в уголовном розыске делать нечего. И пусть бывают в жизни каждого оперативного работника моменты, когда, измочаленный и разочарованный, он в сотый раз поклянется себе немедленно бросить свое неблагодарное ремесло, он знает, что никогда этого не сделает, потому что любит его и не мыслит себе без него жизни.
Голубев посмотрел на часы:
— Уж полночь близится…
— Пошли, — решительно сказал Шубин и достал из шкафа пальто.
Дождь прошел, и над садом “Эрмитаж” висел яркий, словно надраенный “Пемоксолем”, рог луны. Улица была пустынной, лишь парень и девушка стояли у тротуара и с надеждой поднимали руки при виде такси. Но те не останавливались — должно быть, торопились в парк — и исчезали, подмигнув зеленым глазком.
— Ну-с, капитан Голубев, — сказал Шубин, ежась на зябком октябрьском ветерке и с удовольствием вдыхая холодный, пахнущий поздней осенью воздух, — что мы имеем на сегодняшний день, точнее, ночь?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});