ужасом жизнь перестала быть уже давно. Сейчас же скорее… пустота.
Шанс пришел словно из ниоткуда. Как обычно, получив очередного клиента, он поплел в одну из «комнат», дабы встретиться с тем, кто заплатил за его присутствие. Когда же зашел ничем не примечательный человек, он ощутил некую ауру загадочности. От него не шла та животная похоть, что обычно наблюдалась у клиентов, скорее сдерживаемая нервозность. Одет он был подобающе — плащ с высоким воротником полностью скрывал фигуру, а низкая шляпа скрывала лицо. Глаза были обычного серого цвета, но в них был едва заметный блеск. Заперев комнату, он стал молча стоять и осматривать с головы до пят полуголого парня с глазами, выражавшими полное отсутствие желания борьбы. Хоть не подходящий, но он таки попытал счастье и дал ему небольшую плотно исписанную визитку, после чего молча удалился в поисках более подходящих личностей.
Когда же парень посмотрел на неё, то обнаружил вручную расписанные буквы, подозрительно похожие на язык, что он не видел и не слышал все это время — английский. Знал он его плохо, мог лишь с трудом читать, говорить же вообще был неспособен. Однако, он таки смог разобрать послание, призывающее присоединиться к некому Восстанию — сборищу рабов, объединенному вокруг одной единственной цели — освободить всех их независимо от того, где они находятся: на эльфийском острове, в одном из четырех государств людей, среди гномов наверху и дворфов внизу, или даже в мощных руках зеленокожих орков. Сам будучи в Селувии, республике людей, у него был шанс спастись, отвоевать свободу и зажить спокойной жизнью без боли и страданий.
Но толку? Сбежать невозможно, выжить без хозяев невозможно. Рабов убивают толпами за неповиновение, а немногих счастливчиков лишь избивают плетями и палицами до полусмерти. Хоть именно умершие и являются счастливчиками, получившими избавление от этой ужасной жизни.
Он хотел было отбросить визитку, мозолившую нечто глубоко внутри, но это самое в глубине заставило придержать её. Когда-то умершее, оно воскресало вновь, чтобы медленно разжигать пламя непокорности в душе. Оно — надежда.
Смутные мысли терзали ежедневно, с каждым днем все усиливаясь.
«Неужели это правда?»
«Может, лучше не стоит?»
«Что, если есть шанс?»
«Что, если есть возможность?»
«Хватит ли мне сил?»
«Спасу ли я себя, спасу ли других?»
«Как я могу пойти против системы, против хозяев?»
«Легко смогу пойти! Они слишком долго меня принуждали! Слишком долго били, пытали! Они получат по заслугам!»
Пламенная смесь из отчаяния, разочарования, гнева, ярости и надежды сплавилась, в течении недели рождая настолько сильную решимость, что ничто не могло пошатнуть его вновь вернувшуюся волю. Ни участившиеся из-за непослушания плети, ни иные, более экзотические виды подавления, не могли потушить пламя его решимости. Надо было лишь дождаться того самого момента, будучи достаточно подготовленным к нему. Из-за этого в один из дней с кухни на первом этаже исчез небольшой ножик, пропажу которого заметили лишь на третий день. Виновника так и не нашли.
Он и не представлял, что это может быть так просто! Почему же раньше он не пытался?! Потому что был слаб, не телом, а духом! Даже не думал пытаться!
Теперь он окончательно понял. Был порабощен, был сломлен, воля оказалась погребена под толщей страданий и слез. Однако он сам хозяин своей судьбы, и он будет её хозяином! Никто не имеет права ею распоряжаться, кроме него самого. А тот, кто попытается, испытает его холодный гнев.
Шли дни. Долгие дни, наполненные ожиданием, пока он был вынужден сквозь отвращение продолжать играть роль мяса для утех. Как бы не хотел, ему приходилось, иначе не видать ему настоящей жизни.
И вот, наступил заветный час. Восстание началось, ознаменовавшись мощным взрывом, от которого на секунду затряслись стены, а некачественные окна рассыпались на осколки. Будучи в своей пустоватой коморке, больше похожую на одиночную камеру-изолятор с настилом из сена, он также почуял гремящий дух свободы. Сегодня его оковы будут разбиты, он станет свободным человеком. Не мирно, так силой!
Достав ножик из небольшого углубления в полу под стеной, прикрытого грязным сеном, он стал методично взламывать хлипкий механизм замка деревянной двери. Эти дураки настолько расслабились, что даже не предположили, что нож украсть мог один из рабов! Механизм замка был настолько ненадежный и слабый, что, совершенно незнающий, ослабленный человек с помощью ножа смог его открыть, потратив каких-то пятнадцать минут.
Дверь медленно отворилась, а спустя секунду в длинный коридор с такими же дверьми вышел худой, бледный человек, однако с очень красивым лицом и яркими голубыми глазами, вернувшими блеск жизни. Осмотревшись, чтобы доказать себе, что происходящее — не выдумка сознания, он направился направо, к деревянной лестнице, по которой вскоре поднялся на второй этаж из подвала, в котором жил.
Ему не потребовалось много времени, чтобы найти комнату одной из хозяек. Каждый из «работников» заведения знал, где она находится. Она была не заперта, как обычно. Интерьер же соответствовал человеку, чьей доминирующей чертой в характере был садизм и ничего более. Состоящий из темных мрачных тонов, с выступающими шипами в некоторых местах, а также разнообразными орудиями пыток, от стены с оковами до колеса… Каким-то образом во всем этом ужасе умудрилась пристроиться широкая двуспальная кровать, покрытая черным бархатом, в возле одной из стен в идентичном «пыточном» дизайне находилось большое зеркало с туалетным столиком, часто освещаемое теперь затухнувшими свечами. Сквозь полумрак комнату освещала яркая красная луна, словно сигнализирующая о начавшемся кровопролитии. Он испытывал истинное отвращение от нахождения в этом помещении, хоть в таком свете она выглядела не мерзко, а скорее мрачно-притягивающей. И именно эту из трех женщин он ненавидел больше всего.
Пошарившись по шкафу, заполненному кожаными и меховыми нарядами, а после и в многочисленных тумбочках с самыми разнообразными инструментами внутри, на которых оставались пятна засохшей крови, он таки нашел большое тяжелое кольцо, на котором висели с десяток железных ключей.
Почти бегом вернувшись назад, он стал отпирать коморки, в каждой из которых находилось по одному, а иногда и по несколько человек. Люди, больше похожие на ходячие трупы, стали медленно выходить, удивленные подобному развитию событий. На их неверящих лицах можно было рассмотреть как надежду, так и отчаяние. У некоторых же просматривалось лишь смирение, такое же, как у него всего неделю назад. И абсолютно каждый смотрел на него…
— Братья и сестры! Освободим же себя из рабства! Сбросим оковы принуждения!
Он не знал человеческий этого мира, так как даже не пытался его учить. К тому же плохо знал английский, потому