Читать интересную книгу Воевода - Дмитрий Евдокимов

Заканчивалось лето, а конца осады не было видно. Шуйский приуныл и начал искать предлог вернуться в Москву. Но мешала данная им торжественная клятва не возвращаться без победы. Его отъезд мог стать плохим примером. И так уже, несмотря на строгости, участились случаи самовольного отъезда дворян к своим поместьям.

Штурмовать Тульский острог было бесполезно — кроме каменных стен кремля, крепость окружал вал из мощных дубовых брёвен, не поддающихся раскалённым ядрам. Вал этот упирался в реку Упу. В отличие от других крепостей Тульский кремль находился не на горе, а в низине. На эту особенность обратил внимание сын боярский Иван Кровков. Он подал челобитную в Разрядный приказ с предложением затопить Тулу, запрудив реку Упу.

Оживившийся царь, ибо придумка Кровкова была в его духе, несмотря на скаредность, приказал отпустить наличные средства на строительство плотины через реку и дамбы, чтобы вода не прошла мимо города. Тысячи посошных людей с подводами сгонялись под Тулу из окрестных деревень. Вместе с ратниками они рубили лес, свозили солому и землю в рогожных мешках. В октябре, когда пошли осенние паводковые воды, плотина была готова. В течение нескольких часов все улицы и подвалы были затоплены, передвигаться можно было только на лодках. Были уничтожены запасы соли, подмок хлеб. Наступил страшный голод.

Казаки и посадский люд Тулы собрались на сход и потребовали ответа от «царевича» и князя Шаховского, где обещанная помощь государя Димитрия Ивановича. Перетрусивший воевода сослался на Болотникова.

Гигант снял шлем, широко перекрестился и, поклонившись собравшимся, сказал:

   — Люди добрые! Клянусь вам святым, что я встречал в Самборе человека, который сказал мне, что он — государь Димитрий Иванович. Я много раз посылал за ним гонцов. Последний раз атамана Ивана Заруцкого[79], но ответа никакого не получил. Теперь я не знаю, был ли то подлинно государь. Но я поклялся этому человеку жизнь свою отдать за государя и слову своему не изменю.

Гул пошёл среди казаков.

   — За что же мы погибаем, ежели ты сам не веришь?

   — Поступайте как знаете! — сказал тихо богатырь и опустил голову.

Казачий круг вступил в переговоры с Шуйским. Обрадованный царь охотно принял все условия осаждённых: всех отпустить, кто куда захочет, тех, кто пожелает, взять к себе на службу и платить столько же, сколько и своим ратным людям. Особой клятвы потребовали казаки от Шуйского, что он даёт свободу Болотникову, «царевичу Петру» и другим вождям повстанческого лагеря. Шуйский торжественно подписал договор, и Тула открыла свои ворота царским войскам.

Осторожный Шуйский, боясь новых волнений, отпускал казаков с миром. Вождей отвезли в Москву, но старый обманщик и не подумал сдержать своё слово и освободить их. После снятия допросов с пытками «царевич Пётр», рассказавший всю свою историю без утайки, был повешен на Серпуховских воротах Москвы. Болотников был заточен в Каргополе. Та же судьба постигла и других атаманов. Князя Шаховского постригли в монахи. Избегли наказания только двое — князь Андрей Телятевский и атаман Юрий Беззубцев. По-видимому, эти двое оказали тайные услуги Шуйскому, подбив казаков выступить против своих предводителей.

Но власть на лжи — слабая власть. Не успел ещё заплясать на виселице «царевич Пётр», как в Москву пришли известия о новых самозванцах.

У казаков вновь появился «царевич Пётр», в Астрахани — Август. Кто-то назвался Иваном Ивановичем, сыном Ивана Грозного от Колтовской, потом появился Лаврентий, сын убитого отцом царевича Ивана. Больше всего детей оказалось у Фёдора Ивановича — Фёдор, Ерофей, Клементий, Савелий, Семён, Василий, Гаврило, Мартын.

Но по-прежнему самым грозным для Шуйского было имя Димитрия, с новой ратью идущего к Москве.

«Как родня его, так и он сам с начала своей жизни при всех царях получить власть желал и разнообразное зло всегда замышлял против государей своих: с давних пор были они властолюбцы, а не боголюбцы. Так с большим трудом получил Василий царский скипетр, неправедный и коварный свой изменнический пот утерши, в сонм царствующих вошёл, предков своих превзошёл. Ласковым участием привлекая и заботясь обо всех, спеша давать обещания милостивые всем нуждающимся, милости и благодеяния всем людям суля, — этими словами во множестве людей он хотел любовь возбудить и вызвать их похвалы. Но делая всё это, он лукавил перед людским родом, не только в этом, но и во многих других делах: войдя в соборную церковь Божьей Матери, неистовой дерзостью преисполнившись и «не в Боге полагая крепость свою», как сказано, он взял честное всесильное наше оружие божественное, Христа, Бога нашего, святой чтимый крест, и обратился самодержец, новоизбранный царь, к людям, благодарность высказал и коварно крест целовал, присягу дал сам. Так всей земле он присягнул, обещая делать угодное всем, в царстве его живущим. О беда! О скорей! Только ради скоропреходящей жизни этой властью обольщается царь и присягой связывает себя, хотя никто из людей этого от него не требовал; по собственной воле он дал присягу, будучи властолюбцем, а не боголюбцем. Только на земле он желал прославиться, а не на небесах. Но разве знает человеческая природа, к чему приводят желания её? Как только ту присягу произнёс владыка, наказал его Бог неразумением, так что он стал совершать недостойные дела и тем нарушил присягу свою. И восстала против него держава его, и все нарушили присягу, которую дали ему; и в дни царства его всякая правда уснула, и суда истинного не было, и всякая добродетель иссякла.

И восстали все, живущие в окраинных городах его державы, и отложили дела свои, плуг и всякую работу, и приготовились к войне, и взяли оружие, чтобы сразиться с царём, губили добродетельных жителей своих городов и благочестивых в домах их многообразным мукам подвергли: одних они с высоких укреплений города вниз сбросили и потом прикончили, иных, к копьям привязав, растерзали их тело при скачке, а иных на части рассекли и многими другими способами умерщвляли из-за грехов наших, потому что мы согрешили перед Господом нашим. И великого удивления достойно наказание, которое понесли мы и братья наши от своих соплеменников, так что жизнь наша напомнила о временах правления прежних незаконных царей...»

И. А. Хворостинин. Словеса дней, и царей, и святителей.

Часть четвёртая

«...ЗЕМЛЯ НАША ОВДОВЕВШАЯ...»

Зима 1608 года поначалу была утешной для государя. Окромя большой радости по поводу безвременной кончины «царевича Петра» (Василий Иванович не смог отказать себе в удовольствии лично лицезреть, как корчится на верёвке тело претендента на престол), было ещё, по крайней мере, две: наконец были выстроены новые деревянные хоромы на месте, выбранном не без умысла, — здесь когда-то был дворец Фёдора Иоанновича, и, соответственно, уже ничто не мешало долгожданной женитьбе на боярыне Марье Петровне Буйносовой-Ростовской.

Но такова была, видать, злосчастная судьба Шуйского, что к любой его радости обязательно добавлялась изрядная доля горечи. Когда отправились осматривать новый дворец и царь не уставал удивляться его благолепию, нежданно, уже при выходе, рухнули сени, вызвав всеобщее удивление, — ведь всё строилось из отборного леса! Государь и всё его окружение восприняли это как дурное предзнаменование. Стольник Пожарский, наблюдая, как испуганно крестится царь, вопросительно поглядывая на Гермогена, призванного осветить углы здания, с усмешкой подумал, что на месте Шуйского он бы в первую очередь приказал как следует высечь мастера, неправильно рассчитавшего длину балок, и во вторую — плотников — за худую работу.

На государевой свадьбе стольнику Пожарскому было доверено подносить блюда тестю государеву, князю Буйносову, поэтому он близко видел лица молодожёнов. Мария Петровна поражала истинно русской красотой — из-под густо наложенных румян пробивался естественный румянец, ещё более яркий, глаза с поволокой плотоядно осматривали блюда, подаваемые на стол. Взгляд не менял выражения, когда она изредка посматривала на царственного супруга. Его ответные улыбки были робки и даже опасливы: царица была выше ростом и шире в плечах, а многочисленные парчовые одежды, сшитые мешком, не могли скрыть огромную грудь.

Наутро после брачной ночи Дмитрий Пожарский увидел, как другие стольники — князья Дмитрий Трубецкой, Дмитрий Черкасский и Алексей Сицкий с ухмылками слушали постельного слугу, который глумливым шёпотом рассказывал, что во дворце никто не спал из-за великого шума в царской опочивальне: молодая жена изрядно молотила Василия Ивановича, так, что он не мог сдержать стенаний, требуя от него добросовестного исполнения супружеских обязанностей.