– Милый Робер, – проворковала баронесса, – ваши бесконечные дела становятся невыносимыми! Я не видела вас целую вечность!
– Вечность не может вместиться в три вечера, – на шее женщины нежно мерцал крупный жемчуг, раньше Робер его не видел, – но мое отсутствие сделало вас еще… роскошней.
– Вечность может вместиться и в миг, но я должна вам представить новых друзей Коко. Барона Фальтака вы уже знаете. Как и господина Сэц-Пьера…
– Сударыня, – с раздражением произнес похожий на ставшую ящерицей лисицу господин, – я уже просил вас не упоминать при мне чьи бы то ни было титулы. Мне претит любое возвеличивание двуногих скотов, полагающих себя выше породившей их натуры.
– Утверждая свою избранность, люди выдумали себе Создателя, – вступил в разговор щекастый гость; Марианна не успела его представить, но в отличие от многомудрых собратьев он был лыс и тучен, – нематерьяльный фантом, позволяющий любому глупцу ощущать свою значимость, оставаясь, по сути, животным.
– Не оскорбляйте животных, – потребовал Фальтак. – Люди отличаются от них в худшую сторону, так как запирают себя в вонючих клетках и, отринув здоровую пищу, пожирают несовместимое и изуродованное.
– Барон, вы меня пугаете! – закатил глаза Валме. – Кстати, вам пора на встречу с нематерьяльной сущностью. Полночь пробило довольно давно. Я вас провожу и засвидетельствую свое почтение старине Валтазару. Поверьте, ему с вами несладко…
– Ужин для господина Фальтака сервирован, – низким мелодичным голосом добавила баронесса. – Это очень здоровая пища. Овощи, вода и ничего… изуродованного.
– Зато я не прочь отведать изуродованной ветчины, – засмеялся кавалер Дарави и подмигнул то ли Роберу, то ли родичу Берхайма, имя которого вылетело у Иноходца из головы. – Ради нее я согласен слушать не только птичек, но и умников.
– Вот! – поднял руку отнюдь не спешащий на встречу со здоровой пищей Фальтак. – Вот истинное отношение к…
– Простите, – перебил Робер, – мне нужно… переговорить с Рокслеем!
Кавалер Дарави шумно втянул в себя воздух, Валме посторонился, философы понимающе переглянулись, баронесса не шевельнулась. Золотистые жемчуга стоят дорого, а послезавтра Халлоран явится за полковым жалованием. Если он вернется ни с чем, кавалеристы станут ненадежны. Халлоран – честный служака, как он поступит, когда начнется? Отсидится в казармах? Будет защищать Альдо? Положится на судьбу?
– Мне везет, – вместо приветствия сообщил Рокслей. Он пропускал этот круг. – Зачем мне везет?
– У везения свои резоны, – отшутился Эпинэ. Он не слышал, что говорят в углу, но баронесса смотрела на Валме, а Дарави с кузеном Берхайма ржали.
– Есть примета. – Дэвид поднялся от стола и теперь стоял рядом с Робером. – Тот, кто скоро умрет, не проигрывает. Мне везет третий вечер подряд. Я пробовал поддаваться, даже сбросил не ту масть, а Дарави зашел со Скал. Я взял круг на пустое Сердце… Это было Сердце Скал, Эпинэ. Понимаете, что это значит?
– Да-да, – невпопад ответил Иноходец, глядя на Марианну. Она улыбалась всем и Валме.
– Прошу прощения, – своим обычным каменным голосом ответил Дэвид, и Робер почувствовал себя тупой скотиной.
– Простите, Дэвид, – торопливо произнес он, – я уже давно не верю приметам. К тому же меня вывели из себя эти трое. Я видел похожих в Агарисе. Они приходили в гости к Матильде, говорили и ели. Ели и говорили. О деле великой Талигойи, о Чести, о своих предках, об Олларах, о тех, кто сидит во дворцах. В их дворцах, как они утверждали. Теперь они при дворе. Кто не разбежался, и кого не задавило в Доре. Они едят и говорят. Эти пока не во дворце, но уже едят и говорят…
– Фальтак отрицает и честь, и предков…
– Неважно, что они несут, – отмахнулся Эпинэ, – главное, они при этом едят. И ненавидят тех, кто сидит во дворцах. Любых. Потому что это не они. Кстати, в карты везет не только тем, кто умрет, но и тем, кого ненавидят. Вас ненавидят, потому что вы граф Рокслей и выигрываете, вот вам и везет.
– Я себя ненавижу за это же, – тихо сказал Дэвид. – Бедный Фердинанд. Бедный, толстый, добрый Фердинанд. Он хотел выпускать из тюрем и кормить, а не хватать и воевать… Джеймс заплатил за подлость Генри, я тоже заплачу́.
– Ну так платите! – рявкнул Робер. – Возможностей отдать долг Олларам или, вернее, Талигу хоть отбавляй. Умирать для этого необязательно, скорее, наоборот.
– Что вы сказали? – Голос графа странно зазвенел, и Робер понял, что едва не попался, хотя с Рокслеем поговорить нужно. Сперва с ним, потом – с Мевеном, а с Халлораном, пожалуй, не стоит.
– Я сказал, что нужно защищать горожан. – Это не было враньем и не было всей правдой. – Помогите Карвалю. Все лучше, чем думать о смерти.
– Вы правы, – все тем же звенящим голосом произнес Дэвид. – Если меня убьют, то за делом. За достойным делом
– Убьют? – Подлетевший откуда-то барон в ужасе округлил глазки и ухватил Рокслея под руку. – Что за слова в моем доме?! Перед ветчиной с лунной дыней? Перед концертом? Я не желаю о таком даже слышать. И Марианна не желает… Дорогая! Дорогая, ты нам нужна!
– Да, Коко. – Платье баронессы шуршало. За белоснежным, тонущем в кружевной пене плечом возвышался ухмыляющийся Дарави. Валме исчез. Провожает матерьялиста к призраку?
– Мы говорили об игре. – Дэвид смотрел на прекрасную женщину, но не видел ее. – Боюсь, барон меня неправильно понял. Мне сегодня отменно везет… Отменно, и сейчас начнется моя игра!
– И все же не увлекайтесь. – Капуль-Гизайль поднял брови и понизил голос: – Игра дурно влияет на способность воспринимать прекрасное, а ветчина из Фебид прекрасна.
– Отрадно слышать, – вступил в разговор племянник Пуэна, – но не стоит ее тратить на свинских потомков. Я имею в виду некоторых… как бы их назвать…
– Философов? – подсказал барон. – Постарайтесь взглянуть на них как на приправу, но не к пище, а к беседе. Перец, горчица, некий имеющий двусмысленное название корень придают бытию определенную остроту.
Барон первым рассмеялся собственной шутке. Дарави последовал его примеру, Дэвид и тот улыбнулся. Марианна подняла глаза и посмотрела на Робера. В темных безднах спала неизвестность.
Робер поцеловал унизанную золотом руку и произнес именно то, чего говорить ни в коем случае не хотел:
– Марианна, нам нужно объясниться. Я не уйду, пока мы не объяснимся.
2
Это был первый сон за последние месяцы, но Дикон сразу понял, что спит. Юноша помнил кошмары, в которых раз за разом просыпался, чтобы встретиться с чем-то мерзким или страшным, и каждый раз начиналось одинаково. Отказывал звонок, слепли и глохли слуги, на лестнице раздавались тяжелые шаги, открывалась запертая дверь, и в комнату кто-то входил. Иногда гость казался врагом, иногда другом, порой был жив, порой мертв, почти всегда юноша его знал и всегда ждал. Сидя на кровати, стоя у камина или стола, прижимаясь спиной к стене…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});