судов через банки. Инженер принял на работу многих местных жителей, которые стали готовить под присмотром его помощников ряжи для основания мола и обтесывать сваи для волнорезов. После того как землечерпалка настолько углубила канал, что к берегу смогли подходить небольшие суда, появились эстонские парусники с островов и из Пярну с грузом камней. Теперь в Чешуях на каждом шагу попадалось множество новых лиц. У хозяек раскупали все молоко, обороты в лавке Бангера удвоились, и поселковые девушки не могли больше жаловаться на скуку. Старые рыбаки получили возможность похвастаться знакомством с чужим языком. Дунис, например, одно время жил среди эстонцев — раньше в неводные артели брали работников с островов Саарема и Хийума. В однообразную жизнь рыбаков ворвалось нечто яркое, шумное и увлекательное; ни одного дня не проходило без происшествия.
Оскар с самого начала пошел работать на постройку мола. Он подвозил на моторке материалы, встречал баржи с булыжником, помогал прибуксировывать парусники к берегу, а потом отбуксировывал их в море. Когда ему надо было поработать около мережи, починить ее или проверить улов, Эдгар Бангер, женатый на его сестре Лидии, заступал место Оскара.
Сартапутну доставалось больше всех. Вначале у него не хватало времени даже на то, чтобы сходить пообедать, и он ел тут же, на берегу. Позже, когда работы были направлены по надлежащему руслу и каждый рабочий твердо знал свое место, он позволял себе урывать часок-другой, чтобы познакомиться с жизнью поселка, побродить по окрестностям, поудить в Зальупе или поболтать с единственным способным понять его человеком — Анитой.
Для Аниты начались странные времена. Несколько лет она прожила в родном поселке, совсем не ощущая одиночества. Она как будто совсем позабыла, что где-то существуют другие люди, с совершенно иными запросами и интересами. Живя простой, тихой жизнью своей семьи, она ни разу не подумала, что ей чего-то не хватает. Пока Оскар был занят работой, она управлялась по дому. Все дела они решали сообща. Мелкие огорчения сменялись скромными радостями, и казалось, что все так и должно идти, что больше желать нечего. Газеты приносили известия о совершающихся в мире событиях, а коротать зимние вечера помогало радио, которое Оскар провел при постройке нового дома. Изредка выдавалась минутка заглянуть в книжку, но не было прежней остроты восприятия, не трогала с прежней силой красота вымысла. Потом появился маленький Эдзит, а с ним и новые заботы… Так могли идти год за годом, пока она, подобно засыпанному песком, затерявшемуся среди дюн камню, не перестала бы отличаться от окружающих ее людей. И вот наступил последний зимний вечер. Пришел новый человек, вестник далекой кипучей жизни, и неожиданно пробудил в ней воспоминания; как взболтанный мощным водоворотом ил, всплыли на поверхность из самых глубин памяти сотни давних впечатлений. Личность Сартапутна здесь ничего не значила, — точно так же пробудил бы Аниту от спячки любой другой пришедший оттуда человек. Пока он жил в Чешуях, Анита находилась в состоянии непонятного возбуждения: все ее чувства острее воспринимали явления окружающего мира, она испытывала непреодолимую потребность делиться с кем-нибудь новыми мыслями.
Аните все чаще выдавался случай навестить родителей. Чего ради она должна сидеть весь день дома, пока Оскар работает у мола или возле мережи! Малышу тоже больше нравилось у бабушки — мадам Бангер закармливала его сластями, которых в лавке было достаточно. Убрав комнаты, Анита освобождалась до самого обеда, тем более что сети пока не требовали починки, а поросенку на несколько часов хватало кормушки месива.
Мадам тотчас же уводила мальчика в лавку, старый Бангер редко бывал дома, а Эдгар с Лидией жили отдельным хозяйством наверху, так что Анита с Сартапутном могли без помехи болтать целыми часами. Окна комнаты все время оставались открытыми, и каждый покупатель, заходя в лавку, видел их с улицы. Да они и не думали прятаться; не видя ничего предосудительного в этих встречах, они и других не подозревали в задних мыслях. Случалось ли им говорить о себе, о неудовлетворенности жизнью, тайной тоске, которая овладевает одиноким человеком? Нет. Животрепещущие события современности, книги, новые течения в искусстве — словом, темы, занимающие культурного человека, незаметно отвлекали их от окружающего на целые часы.
В обществе Сартапутна Анита сразу оживала. При этом Оскар ничего не терял в ее глазах — Оскар оставался Оскаром, совершенно самобытным, ни с кем не сравнимым человеком; другим он стать не мог, да этого и не требовалось. И все же по вечерам, когда усталый и измученный муж приходил домой, Анита как-то коченела. Она и сама чувствовала, что наносит Оскару обиду, замыкаясь в собственную отдельную жизнь, которую нужно таить от него — не потому, что в ней было что-то недозволенное, постыдное, а ради него самого, чтобы пощадить его. Сознавая это, Анита пыталась относиться к нему с прежней теплотой и нежностью, но не всегда это у нее выходило.
Оскар знал, что его жена встречается с инженером, она и сама рассказывала об этом. Иногда, чувствуя, что Анита догадывается об его подозрениях, он старался успокоить ее, притворяясь более наивным, чем был на самом деле.
— Ты, наверно, пойдешь к матери, — говорил он за обедом, — тогда расспроси инженера насчет баржи с булыжником: с самого утра ее ждать или попозже? Вдруг он не придет на берег, а мне бы хотелось знать, выдастся ли часок проверить мережу.
И так один раз, другой. Стараясь доказать Аните, что у него нет ни малейших подозрений, он косвенным образом способствовал ее увлечению Сартапутном.
5
После более чем трехнедельного отсутствия, в один из субботних вечеров, Фред Менгелис вернулся в Гнилуши. Вот было событие! В Риге Фред оснастил «Титанию» по борту латунными, с фут высотою, стойками, которые ярко блестели на солнце. На обоих концах реи висели новые сигнальные фонари — один зеленый, другой красный. На стеньге мачты развевался белый треугольный вымпел с красными буквами «Ф. М.», а по обе стороны штурманской рубки висело по спасательному кругу с надписью «Титания — Рига»; штурвал был новый, с латунными рукоятками, леера — в стойках, и все металлические части так и сверкали. Словом, суденышко было загляденье! Фред не жалел денег на его украшение, а еще больше позаботился о своей внешности. Замызганная непромокаемая куртка была выброшена за борт, американец носил теперь новые брюки из промасленной ткани, чистый китель и шапку. Все эти удобные и красивые вещи были куплены Фредом в Риге, на каком-то датском паруснике; кроме того, он приобрел себе и помощнику высокие