Всю ночь во всем Провансе население в безумном возбуждении. Внезапные заболевания с последующей сонливостью наблюдаются сегодня утром. Эпидемическая смертность. Множество трупов на улицах. Жизнь совершенно замерла. Всеобщий хаос.
Часом позже тот же осведомитель телеграфирует:
Нам угрожает полное уничтожение. Церкви и соборы переполнены больше мертвыми, чем живыми. Ужас и непостижимость! Смерть наступает, невидимому, безболезненно, но быстро и неотвратимо.
Такая же телеграмма пришла из Парижа. Индия и Персия, кажется, вымерли совершенно. Славянское население Австрии охвачено эпидемией, германские народности почти не затронуты ею. Насколько я могу в общих чертах установить на основании своей недостаточной информации, жители равнин и приморских областей скорее подпали воздействию яда, чем жители гористых стран. Всякая неровность почвы играет здесь роль, и если в самом деле кому-нибудь суждено пережить человечество, то такой человек должен был бы находиться на вершине горы, высокой, как Арарат. Даже небольшой холм, на котором мы находимся, может на короткое время послужить островком спасения в море гибели. Но при таком темпе через несколько часов будем затоплены и мы.
Лорд Джон вытер себе лоб платком.
— Я не в силах понять, как могли вы тут сидеть и смеяться, держа в руках эти телеграммы. Я уже довольно часто глядел в глаза смерти; но то, что все обречено на смерть, это слишком страшно.
— Что касается моей веселости, — сказал Челленджер, — то вы должны считаться с тем, что и я не остался в стороне от воздействия эфирного яда на человеческий мозг так же, как и вы. Что же до отчаяния, в которое вас, невидимому, приводит всеобщее умирание, то я считаю это чувство преувеличенным. Если бы вас одного на совсем маленьком суденышке заставили уплыть в открытое море, то у вас были бы все основания приуныть. Неизвестность и одиночество подавляли бы вас. Напротив, когда вы пускаетесь в плавание на большом корабле, когда вам сопутствуют близкие и друзья, то, несмотря на неопределенность цели, вы черпаете утешение в связанности и общении с ними. Одинокая смерть, пожалуй, страшна, но всеобщая гибель, особенно когда наступает она так быстро и безболезненно, ничего ужасного, по-моему, в себе не заключает. Я скорее согласился бы с тем человеком, для кого страшнее всего пережить все возвышенное, славное и великое.
— Так что же вы предлагаете? — спросил Саммерли, который, в виде исключения, одобрительно кивал головою во время речи своего коллеги.
— Завтракать, — сказал Челленджер, так как в эту минуту как раз прозвучал гонг. — У нашей кухарки кулинарное искусство по части яичницы затмевают только котлеты ее же приготовления. Будем надеяться, что ее поварские таланты не пострадали от космических влияний. К тому же необходимо спасти от всеобщего уничтожения мое шварцбергское вино марки 96, поскольку это удастся нашим совместным усилиям. Было бы прискорбною расточительностью дать погибнуть этому благородному напитку.
Он тяжеловесно скатился с письменного стола, на котором сидел, когда возвещал нам предстоящую гибель планеты.
— Идемте, — сказал он, — время у нас в самом деле на счету, воспользуемся же им по возможности правильно и разумно.
Завтрак прошел очень весело и оживленно, хотя мы все время сознавали свое ужасное положение и торжественная серьезность его умеряюще действовала на наше настроение. Только те, которые никогда еще не были в смертельной опасности, отшатываются перед кончиной. Между тем каждый из нас имел в своей жизни случай освоиться с этой мыслью, а жена Челленджера находила опору в своем могущественном супруге. Их пути были общими. Будущее наше было уже предопределено, но настоящее принадлежало нам. Время, оставшееся в нашем распоряжении, мы проводили в сердечной и оживленной беседе. Разум наш работал, как я уже говорил, необычайно остро. Даже я по временам блистал остроумием. А Челленджер был положительно великолепен. Никогда еще не было мне так ясно стихийное величие этого человека, охват и мощь его ума, как в этот день. Саммерли провоцировал его своею едкою критикой. Лорд Джон и я потешались, внимая ей; жена Челленджера, положив руку на его плечо, умеряла рев философа. Жизнь, смерть, рок, судьба человечества — таковы были темы нашей беседы в этот памятный час, значение которого усугублялось тем, что странное и внезапное повышение нашей жизнедеятельности и легкий зуд в теле говорили о медленном и постепенном приближении к нам смертельной Волны. Я заметил, как лорд Джон вдруг закрыл рукою глаза на мгновение, как Саммерли на миг откинулся на спинку своего кресла. Каждый вздох заряжен был странными силами. И все же у нас было весело и радостно на душе.
Остин положил на стол сигареты и хотел удалиться.
— Остин! — окликнул его профессор.
— Что прикажете, сударь?
— Я благодарю вас за верную службу.
Улыбка скользнула по обветренному лицу слуги:
— Я только исполнял свой долг, — сказал он.
— Сегодня погибнет мир, Остин.
— Слушаю, сэр. В котором часу, сэр?
— Не могу вам точно сказать, Остин. Еще до вечера.
— Очень хорошо.
Неразговорчивый Остин поклонился и вышел. Челленджер закурил сигарету, придвинулся ближе к жене и взял ее руку в свои.
— Ты знаешь, дитя мое, каково положение вещей, — сказал он. — Я уже объяснил это нашим друзьям. Ты ведь не боишься?
— Не будет больно, Джордж?
— Не более, чем если бы ты дала себе усыпить дантисту. Всякий раз, как ты подвергалась наркозу, ты умирала.
— Но ведь это было очень приятным чувством.
— Так же приятна, должно быть, смерть. Грубая машина человеческого тела не способна удерживать воспринятые впечатления, но мы догадываемся, какое духовное наслаждение кроется в состоянии сна или транса. Быть может, природа построила дивные ворота и завесила их множеством благоухающих и мерцающих покрывал, чтобы создать нам преддверие к новой жизни. Всякий раз, когда я глубоко исследовал существующее, я находил в основе только добро и мудрость; и если робкий смертный когда-нибудь особенно нуждается в нежности, то таким моментом, несомненно, является опасный переход от бытия к небытию. Нет, Саммерли, ничего не хочу я знать о ваших законах, потому что я, по крайней мере, кажусь себе слишком мощным явлением, чтобы мне угрожал чисто физический распад на горсточку солей и три ведра воды.
— Раз уж мы говорим о смерти, — сказал лорд Джон, — то я вот что замечу. Я прекрасно понимаю наших предков, которые завещали хоронить себя с топором, колчаном, стрелами и прочими вещами, как будто им предстояло продолжать свой обычный образ жизни. Я не знаю, — при этом он смущенно на нас посмотрел, — пожалуй, и мне было бы уютнее, если бы меня похоронили с моим охотничьим ружьем, с тем, что покороче и снабжено резиновым ложем, и с патронташем… Это, конечно, нелепая прихоть, но я должен ее констатировать. Что скажете вы на это, Herr Professor?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});