Во избежание повторения такого случая, Столыпин прибег к антиконституционному изданию нового избирательного закона (9 июня 1906 г.) и получил, наконец, такую Думу, какую он желал, т. е. вполне покорную его воле. Большинство перешло к так называемой октябристской партии, значительно правее кадетской. Но и эта партия министра не удовлетворила. Его усилиями создалась партия националистическая с антиокраинным характером, с яркой антисемитской окраской. Но, несмотря на потерю ими большинства, в Думе кадеты были сильно распространены среди нашей так называемой интеллигенции. Политическая программа Столыпина явно шла вразрез с их взглядами, особенно по вопросу еврейскому. Кадеты начали против него подпольную агитацию, которая повела к тому, что первый министр стал все сильнее склоняться в сторону реакции. Черные сотни вновь подняли свою голову, и, в конце концов, Столыпин пал от руки Багрова во время парадного спектакля по случаю пребывания Государя в Киеве. Но, так или иначе, политическая роль его была уже сыграна. Министр явно потерял свое влияние при Дворе, и отставка его была в принципе решена. Царь посетил смертельно раненного министра, но на похоронах его не присутствовал, не найдя возможным отложить назначенный на этот день смотр войск в Мерзебуше, под Киевом.
Одной из крупных Столыпинских реформ было введение крестьянского хуторского надела, закреплявшего мелкую крестьянскую собственность.
На место П. А. Столыпина Государь назначил его антипода, министра финансов В. Н. Коковцева.
Новый председатель Совета Министров всю свою службу провел в Министерстве финансов и, после отставки Витте, занимал его место в течение 10 лет. Безусловно честный, но крайне узкий в своих взглядах, образцовый чиновник, но лишенный истинно государственных дарований, он был известен как специалист по бюджетной части, каким он и остался на своем новом ответственном посту. Главной заботой его было, по возможности, увеличивать доходы казны. Вводя винную монополию, граф Витте вовсе не имел в виду «выкачивать» доходы из народа. Конечно, он предусматривал увеличение последних, но главной заботой его было снабдить народ вином хорошего качества и дать в руки правительства готовый аппарат, позволявший приостановить торговлю вином во всякое время, что и было с успехом использовано при последней мобилизации. В своих инструкциях заведующим монополией на местах Витте предписывал им содействовать закрытию винных лавок в случае прошений по этому предмету. Коковцев, наоборот, смотрел на всякое закрытие винной лавки, как на ущерб казне и в этом случае заведующие монополией попадали под его опалу.
В. Н. Коковцев был прекрасным оратором и увлекался сам звуками своего голоса. Он мог говорить когда угодно на любую тему. Витте, который впоследствии разошелся с ним, пустил на его счет едкое словцо: «Коковцев – это снегирь, – говорил он. – Птица небольшая, поет недурно, а цена ей – грош».
Нельзя однако отрицать у Коковцева известного упорства в преследовании раз намеченной им цели. Командированный графом Витте в 1905 г. в Париж для заключения необходимого нам после русско-японской войны займа, Владимир Николаевич натолкнулся на затруднения. Он заручился согласием всех французских министров, но встретил упорное сопротивление со стороны Клемансо, бывшего в то время всесильным министром внутренних дел и прислушивавшегося к голосу членов кадетской партии – кн. П. Долгорукова, гр. Нессельроде и др., явившихся в Париж, дабы агитировать против этого займа. Коковцев повел дело весьма ловко. Он заявил Клемансо, что, в случае отказа Франции, России придется объявить свое банкротство, причем сильно пострадают французские держатели русских фондов. «Навряд ли эти последние вас поблагодарят и, главное, накануне выборов, в которых мы могли бы быть вам полезны», – прибавил он.
Заем состоялся, но Клеманско сказал как-то впоследствии: «Ваш Коковцев – шантажист. Но он выдвинул такие сильные доводы, что я вынужден был с ним согласиться».
В Думе Коковцев вначале имел некоторый успех, но потом из-за одного неосторожного выражения («слава Богу, у нас пока нет парламента») стал мишенью для ожесточенных нападок со стороны народных представителей. И тогда он прибег к мере, представлявшей единственный случай в истории парламентов – к министерской стачке. Вскоре за сим Коковцев получил свою отставку и был пожалован графом. Государь, кроме того, подарил ему 300 000 рублей, но он отказался от этого подарка, чем окончательно утратил царское благорасположение. В. Н. Коковцев покинул высшие государственные должности таким же небогатым, каким он был при поступлении на службу. Кроме того, он – единственный из государственных деятелей последних лет царствования Николая II, который не только ни разу не принял Распутина, но имел смелость добиваться его удаления из столицы. Коковцев этого и достиг, но ненадолго – Распутин вскоре вернулся, а он сам был уволен.
В. Н. Коковцев революцию не предусматривал. Он был убежден, что уступками Думе можно успокоить взволнованные умы. Но после своей отставки он свое мнение переменил. Я его знавал смолоду, но за его премьерство избегал с ним встречаться, так как газета, где я работал («Биржевые Ведомости»), относилась к нему несочувственно. Затем наши старинные отношения возобновились, и я довольно часто стал посещать его. Он мрачно смотрел на ближайшее будущее. – «Государь увлекается овациями во время празднеств по случаю 300-летнего юбилея Дома Романовых, – говорил он мне. – Он не слышит зловещего ропота, временно заглушенного минутными восторженными криками толпы. Если он будет продолжать опираться на дряхлых Горемыкиных и не выгонит Распутина, то конец всему будет не за горами».
К сожалению, слова Коковцева, которые, конечно, он говорил не одному мне, в искаженном виде доходили до Двора и истолковывались горечью по поводу его отставки. Репутация честности Коковцева спасла его во время революции.
На место его, к немалому всеобщему удивлению, вновь назначен был 76-летний И. Л. Горемыкин. Государь лично открыл заседание Совета Министров, заявив, что новый председатель пользуется его полным доверием и что он поэтому рекомендует прочим министрам руководствоваться его предначертаниями. Горемыкин начал с того, что объявил представителям печати о своем твердом намерении работать в тесном согласии с Государственной Думой. Едва ли однако подобная программа была выполнима. Дума продолжала настаивать на расширении своих прав, премьер же стремился удержать ее деятельность в рамках основных законов. Тем не менее, печать не встретила враждебно его новое появление у власти. Со своей стороны, и сама Дума отнеслась к нему иначе, чем за первое его премьерство. После открытого конфликта с Коковцевым народные представители осознали, по-видимому, всю ненормальность создавшегося положения и проявляли желание к совместной с правительством работе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});