— Диккенс, что я сказал? Я отрезал себя от Дании и от нее!
Мужчина встал, подошел к нему и положил обе руки ему на плечи.
— Вы так привыкли ненавидеть вашу страну, что теперь вам придется привыкнуть полюбить ее, медленно и осторожно так, как ребенок учится читать, по страничке за раз.
— Я знаю, — прошептал Ханс и позволил Диккенсу отвести себя к креслу и усадить в него. — Я позволил своим страхам затмить мой разум, хотя, если бы я вернулся туда, все бы, возможно, изменилось. А сейчас болезненная подозрительность вновь не дает мне вернуться в Данию. Что со мной? Почему я не могу вести себя как обычный человек?
Диккенс улыбнулся и вытряхнул свою трубку.
— Наверное, потому, что вы не обычный человек. Но вы видите свои недостатки так, как не видели их раньше. Это обнадеживающий знак. Позвольте мне рассказать вам мою историю. Однажды я шел по лужайке и подошел к небольшому озеру, в котором плавал лебедь. Он склонил голову и смотрел на свое отражение в воде. Когда он увидел меня, то взметнулся в небо и полетел в ровном уверенном полете. Он даже не оглянулся посмотреть на тень, которую отбрасывали его крылья на водную гладь. Его цель была впереди. То, что осталось позади, не имело значения.
— Я чувствую себя пристыженным. Вы действительно думаете, что мой полет впереди, а не позади меня?
— Впереди самое лучшее, и вы сможете его достичь, если только научитесь доверять людям.
Ханс поймал его руку и крепко сжал.
— Вы так добры ко мне.
Диккенс так же ответил ему рукопожатием и сказал:
— Я иду спать. Я буду готов утром, и как только вы соберетесь, мы уедем.
И он ушел, оставив Ханса сидящим в кресле со склоненной головой.
Луна поднялась высоко над деревьями, но мужчина не двигался. Пан играл на своей дудочке, по которой стекала вода, а в траве пели сверчки. Но Ханс Кристиан не слышал их. Завтра он поедет домой! До нынешнего дня он не знал значение этого слова. Теперь оно означало знакомую комнату, где возле огня сидела Генриетта, а за окном серый голубь ожидал своего ужина. Он не думал о том, что он должен ей сказать. Гетти все поймет без слов. Когда она увидит его в дверях, то поймет, что он вернулся навсегда. Это будет так просто.
XXXIV
Еще раз посмотрела она на принца полуугасшим взором, бросилась с корабля в море и почувствовала, как ее тело расплывается пеной. Над морем поднялось солнце, лучи его любовно согрели мертвенно-холодную морскую пену, и русалочка не чувствовала смерти.
«Русалочка»
Весь путь домой через Каттегат он представлял, как поднимется по ступенькам Амалиенборга. Теперь он уже делал это. Маленькие кусты были все в цвету, а вокруг садовых стен кружили пчелы. Солнце сильно раскалило булыжник, но Ханс Кристиан не обращал на это никакого внимания. Он знал, что внутри будет прохладно и свежо и Гетти даст ему холодный напиток, который он выпьет возле открытого окна.
Дверь была открыта. Но он постучал и замер в ожидании. Внутри в холле он мог видеть темное пространство, которое вело в гостиную. Если Гетти скоро не придет, он проскользнет в холл и сделает ей сюрприз. Чувствуя себя ребенком, играющим в прятки, он осторожно направился в глубь дома.
Не было слышно ни звука. Снаружи в саду пела одинокая птичка, но внутри царила такая непроницаемая тишина, словно Ханс попал в замок спящей красавицы. Он остановился, чувствуя себя неловко, и начал размышлять, стоит ли ему идти дальше. Но разве он не был членом семьи, как Генриетта частенько говорила ему об этом? Он подошел к двери и замер на пороге.
Окна и ставни были закрыты, и в комнате стоял спертый воздух от долгого отсутствия свежего ветра. Камин не горел, в нем даже не было бревен. В комнате царил какой-то непривычный порядок: ноты исчезли с пианино, рабочей корзинки Гетти тоже не было нигде видно, шторы задернуты, подушки лежали на диване вышивкой вниз, и даже вазы, всегда наполненные цветами, сейчас пустые стояли на камине.
Ханс медленно прошел внутрь, остановился и огляделся вокруг. Она не могла уехать. Не сейчас, когда она ему так нужна! Хотя последнее письмо пришло от нее больше месяца назад, она не могла уехать, не предупредив его! Гетти же сказала, что всегда будет здесь, а теперь ее не было. Его беспокойство переросло в протест, в гнев на эту женщину, которая так спокойно могла забыть свое обещание и уехать теперь, когда приехал он. Не важно, что он не видел ее более двух лет. Она должна быть здесь.
Он поплелся назад к двери. В этот момент в холл вошел Питер.
— Питер! Ну и неплохой же прием вы мне устраиваете! Где все? Где Гетти?
Питер не ответил. Он поднял усталые, безнадежные глаза на Ханса Кристиана и покачал головой. Его лицо было серым и таким тонким, что через кожу ясно просвечивали скулы. Шаркая ногами, он двинулся внутрь комнаты, но затем, словно попав в неведомое место, вернулся к дверям.
Ханс не мог произнести ни слова. Он почувствовал, что в доме произошла какая-то трагедия, и страх овладел им. Пол поплыл у него под ногами, а стены начали качаться. Он схватился за спинку кресла, закрыв глаза. Ему было плохо от охватившего его ужаса. Питер не должен говорить ему. Он не должен выражать это словами.
— Я только что пришел из офиса пароходства, — наконец произнес Питер монотонным голосом, — список спасенных после кораблекрушения «Австрии» внимательно проверили. Ее среди них не было.
Ее не было среди них. Но все же он не сказал, что она мертва.
— Ты знаешь, что Кристиан скончался в том году в Америке, — продолжал Питер тем же самым голосом. — Она хотела еще раз навестить его могилу. Она говорила, что напишет тебе из Америки.
«Он знает, — подумал Ханс, — но я должен сказать ему». Он открыл глаза и встретился с взглядом Питера, но не мог произнести ни слова. Придерживаясь за стену как слепой, он добрался до двери.
— Я заслужил то, чтобы потерять ее. Я был жесток к ней. Тысячу раз я оскорблял ее своей жалостью, своей гордостью. За ее слабым телом я не видел ее сильной прекрасной души.
— Ты был слабее ее.
Ханс Кристиан схватился руками за дверь.
— Я знаю. Теперь, когда ее нет, я так одинок. Я должен поверить в это. Я должен повторять себе снова и снова, что ее уже нет, пока не поверю в это.
Повисло долгое молчание. В саду весело щебетала птица. Но для двух мужчин, стоящих в комнате, ее песня казалась погребальным гимном.
— Это было ночью, — заговорил Питер, потому что чувствовал, что должен был что-то сказать, чтобы заглушить своим голосом пение птицы. Они окуривали корабль горящей смолой, и бочка со смолой опрокинулась. Прежде чем все успели перебраться в спасательные шлюпки, судно затонуло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});