Читать интересную книгу Когда исчезает страх - Петр Капица

Зося была в синем берете, в черной морской шинели с серебряными пуговицами и такими же нашивками на рукавах. Она почти не изменилась, только, может быть, чуть похудела.

— Сними реглан, — предложила она. — И будь хоть раз добрым гостем.

Сняв шинель, Зося протянула ее Яну так, что их руки столкнулись. Он сжал на секунду ее прохладные, холеные пальцы, и в это мгновение ему показалось, что в глубине ее потемневших глаз пронеслись бессвязные и нежные слова, которых никто из них до сих пор не осмеливался произнести вслух.

«О Кирилле пока ничего не скажу», — решил он, вешая Зосину шинель на крюк вешалки. Ему не хотелось печальной вестью нарушать радость встречи.

— Мы сейчас с тобой поужинаем, — сказала Зося. — У меня есть немного спирту, зеленый лук, консервы… с хлебом только плохо. Но у Лиды, кажется, припасены сухари.

— Не беспокойся, у меня с собой сухой и весь доппаек. Выгружай! — Ян передал знакомый ей спортивный чемоданчик.

Выкладывая на стол печенье, масло, копченую грудинку, булку и шоколад, Зося заметила, что Ян невесел.

— Что с тобой стряслось?

— Ничего.

— Неправда, тебя что-то гнетет. Меня не обманешь, говори.

— Беда не со мной. С полета вчера не вернулся Кирюшка. Я его искал и… теперь не знаю, как об этом сообщить Ирине.

Зосе показалось, что его глаза странно блеснули. Вот новость, Ян плачет! Ей захотелось утешить парня. Подойдя к нему, Зося нежно пробела рукой по его лицу и, как бы жалуясь, сказала:

— А я уже утеряла способность приходить в отчаяние от недобрых вестей. В Ленинграде погибли и бабушка и мама…

Она вдруг уткнулась лицом ему в грудь и, так постояв некоторое время, сказала:

— Извини… я… я сейчас перестану.

Вскоре она подняла голову и виновато улыбнулась:

— Видишь, уже не плачу.

Нос ее покраснел, но слезы не уродовали Зосю, наоборот — смягчили черты ее лица. Она как бы стала добрей и проще.

«Мне никогда ее не понять, никогда!» — подумал Ян и вслух предложил:

— Выпьем за твоих… за Кирилла. И о гибели — больше ни слова!

— Идет, — согласилась она.

Чокнувшись, они выпили по большому глотку разбавленного спирта.

Закусив сыром, Зося опять подняла кружку и сказала:

— А сейчас — все до конца… за то, чтобы сегодня мы были откровенны и не ссорились.

Ей действительно хотелось вспомнить все приятное, что было у них в такое далекое теперь довоенное время, и забыть нелепые ссоры.

— Давай говорить правду, которая в огне не горит и в море, не тонет, — предложила она.

— Бывает, и ложь обладает такими же свойствами, — заметил Ян. — Но я не против.

Вновь чокнулись. Зося, заметно охмелев, вдруг спросила:

— Ты злишься на меня, да?

— Нет, — качнул он головой. — Я, Зосенька, не злопамятный. К чему это? Да и неизвестно, кто из нас больше виноват.

— Известно. Я виновата. Была дурой, думала, что счастье — в безмятежном и обеспеченном существовании. А оно тошнотворно, это существование! Нельзя жить с нелюбимым человеком, каким бы он ни был хорошим. Одно раздражение и скука… страшная, пресная скука! Почему ты не сказал мне в день свадьбы: «Не смей, уходи от Бориса». Я бы послушалась. И там, в лесу… помнишь, когда вечером пришла я в охотничий домик? Будь ты чуть ласковей, я бы осталась у тебя. Но мы не понимали друг друга.

— Что у тебя было с Гарибаном?

— Не требуй объяснений. Хорошо?

Да, да, все, что было прежде, теперь не имеет никакого значения.

— Ты полагаешь, со мной было бы лучше? — спросил Ян. — Дело в том, что я не всегда знаю, как надо жить. И всякий раз почему-то думается: это еще не то! А где же «то»?

— Люди чаще всего живут не умом, а интуицией, сердцем. Для чувств безразлично, кто прав, — продолжала Зося свое. — Я люблю тебя без всяких умных обоснований… и давно.

— Твои поступки и симпатии невозможно предусмотреть. Но я не раз корил себя за то, что был груб и неуступчив с тобой.

— Янчик, милый, наконец-то сознался! — обрадовалась она. — Не надо стыдиться своих чувств. Давай развяжем скудные запасы нашей доброты. Ну, хоть на сегодня… для нас самих! Нам предстоит многое пережить. Лучше это делать не в одиночку.

* * *

Зося лежала с открытыми глазами. Внутри у нее разрасталось ощущение огромного счастья.

— Сегодня сделано открытие, — вдруг заговорила она как бы сама с собой. — Теперь с уверенностью могу сказать: да, я всегда ждала тебя. Подобного со мной еще не было…

Ян молчал. С ним тоже ничего похожего прежде не происходило, но он не радовался. Было такое ощущение, что его победили недозволенным приемом. Без Зоси теперь ему жизнь не в жизнь. Как же с Борисом? Толстяк честно выполняет товарищеский долг: он заботится о матери Ширвиса. Но ведь не Ян у него, а он у Яна отбил Зосю и женился! Впрочем, не преждевременная ли это тревога? Она еще увидит, что Ян не золото, и вернется к Борису.

— Все-таки странное существо человек, — словно разгадав его мысли, продолжала Зося. — Оказывается, самые лучшие, покладистые и заботливые поклонники не могут заменить одного насмешливого и, в сущности, не очень доброго человека.

— Это ты обо мне? — спросил Ян.

— Но я ведь такая же. У нас сходные характеры. К тому же любовь, говорят, творит чудеса; мы можем стать добрей.

— Помолчи.

Она умолкла.

* * *

Ширвис вернулся в полк через сутки. Интендант, увидев его, шутливо запротестовал:

— Это никуда не годится. Сухой паек выдан на три дня? Три дня и пропадай где хочешь. К нашей столовой не пристраивайся.

— Ничего, прокормите. Я ведь воевать буду, а не продовольственные аттестаты подписывать.

«По-старому остер, значит хандра прошла, одна лишь злость осталась», — определил капитан Шворобей.

— Когда прикажете заступить на дежурство? — спросил у него Ширвис.

— Завтра. Будете вместо Кочеванова моим заместителем. Только прошу учесть: люди не любят, когда на них кричат и злятся.

— Есть! Хорошим советам внемлю. А Шубник у нас почему не воюет? Не пора ли ему проветриться? А то хорошие люди гибнут, а такие, как он, безопасной жизни ищут.

— А вы возьмите его в свою группу на боевое воспитание, — предложил комэск.

— Не откажусь, — сказал Ян. — Мне образцово-показательные летчики нужны.

Капитан Шворобей в тот же день вызвал к себе Шубника и, сообщив ему, что тот зачислен во вторую группу, добавил:

— Покажете себя в бою, — получите самостоятельную группу. А сейчас временно будете летать под командованием лейтенанта Ширвиса.

— Я бы хотел с вами, — попросил Шубник.

— Ничего не могу сделать, — сухо ответил комэск. — У нас пары слетались, их нельзя разбивать.

— Но у меня неважные отношения с Ширвисом.

— С этим мы не можем считаться. Постарайтесь наладить.

— Я критиковал его…

— Прекрасно. Товарищеская критика полезна, если она в рамках устава. Ширвис человек не мелочный, он перешагнет через пустяковые недоразумения.

Видно было, что капитан не отменит своего решения, оставалось одно — выполнить приказ. «Худо мне будет, — подумал Шубник. — Ширвис злее всех».

Глава четырнадцатая

Ирина кляла себя за то, что согласилась уехать из Ленинграда. Живя в уральской глуши, она, тоскуя, писала в дневнике:

«Кругом сосны, обомшелые камни, родниковые ручьи и прозрачно-чистый воздух, а мне плохо.

Здесь, у подножья небольшой горы, будет выстроен завод и здания для исследовательских институтов. Пока существуют только небольшое селение у речки и барачный город в лесу.

Валин весь день занят. Он превратился в строителя и приемщика грузов, поступающих из Ленинграда и других городов.

— Если удастся всю технику эвакуировать, — говорит Борис, — мы выиграем войну.

Я все еще без дела, потому что сейчас нужны только грузчики, монтажники, плотники, каменщики и бетонщики.

Живем тесно. Борису, как начальнику, дали отдельную комнату, но мы — Бетти Ояровна, бабка Маша, я и ребятишки — вытеснили из нее хозяина. Борис сюда забегает лишь за тем, чтобы отдать дополнительный паек и захватить смену чистого белья. Спит он на столе в конторе.

Каждое утро мы просыпаемся, когда на улице еще темень, и с надеждой ждем первых известий по радио. Неужели прошедшая ночь не принесла нашим войскам успехов? Но в сводках Совинформбюро пока одни огорчения. Сегодня наши войска покинули Киев.

Ленинград окружен. Гитлеровцы рвутся к Москве. А прошло всего лишь три месяца. Что будет дальше?

От Кирилла уже который день нет писем. Я послала телеграмму Яну, он на нее не ответил. Что могло случиться?

28 сентября. Получила странное письмо от Зоси. Она в Заполярье. Пишет, что виделась с Яном. Видимо, опасаясь вымарок военной цензуры, Зося так зашифровала сообщение о Кирилле, что я изнываю от тревоги.