Васильевский остров был одной из наиболее пострадавших частей города. По дороге «на место назначения» Бенкендорф увидел десятки домов, полностью разрушенных, и ещё больше — перенесённых водой и перегородивших улицы вперемежку с осевшими на суше кораблями и лодками. Кладбища были размыты, все кресты унесены (несколько нашли даже в Летнем саду), гробы оказались на поверхности, а некоторые даже были перенесены волками «на невероятное расстояние». «На каждом шагу», во дворах и под обломками, находили утопленников. Хотя по официальным данным погибло около пятисот человек, Бенкендорф пишет, что только на Васильевском острове извлекли из-под развалин «сто дюжин» утопленников. Это подтверждает высказанное позже предположение, что официальные данные были сильно занижены148.
Следующим утром на Васильевский остров прибыл Александр I. Бенкендорф писал, что в те дни одно его появление утешало и ободряло петербуржцев. Император лично беседовал с обездоленными, немедленно отдавал повеления о помощи, со слезами на глазах входил в церковь, наполненную рыданиями: одновременно шло отпевание десятков погибших.
О том же писал Беляев: «Государь сам ездил по всем наводнённым местам, утешал пострадавших, обещая им помощь, и поистине уподобился ангелу-утешителю… Когда он увидел моего брата с командою матросов на работах, он с улыбкою спросил, сейчас же узнав его: „А почему ты без креста?“ Брат, растерявшись от неожиданной встречи и вопроса, отвечал: „Не успел надеть, Ваше Величество!“».
В разговоре с Бенкендорфом царь подтвердил неограниченные полномочия генерала на вверенном ему Васильевском острове. «Я рассчитываю на ваше доброе сердце, — сказал император. — Сделайте всё, что в ваших силах».
Теперь, в век средств массовой дезинформации, трудно понять, что в ту эпоху одни только искренние слова императора способны были добавить энергии и удвоить старания людей. Бенкендорф решил опираться не столько на полицейские власти и Финляндский полк, в казармах которого расположил свой штаб, сколько на население района. Он созвал местных купцов и вместе с ними выработал план первоочередных мероприятий. Просторное здание Биржи было обращено в приют для бездомных, в котором несчастных могли снабдить едой и одеждой, более того — материалами для занятия ремеслом. Каждый домовладелец, если дом его уцелел, был обязан на некоторое время приютить и кормить нескольких бездомных. Несколько офицеров были назначены для руководства починкой и строительством зданий и мостов. Все врачи получили распоряжение лечить бедняков своего квартала бесплатно. Также безденежно аптекари должны были отпускать лекарства по рецептам — Бенкендорф обещал сам расплачиваться в конце месяца. В каждом квартале была организована выдача хлеба, а в трёх местах острова создавались пункты раздачи пищи со столами в общей сложности более чем на 800 человек. Поскольку почти сразу после наводнения резко похолодало (до минус 10 градусов), было дано распоряжение в течение суток обеспечить всех нуждающихся тёплой одеждой и бельём. Семьям с детьми было передано более трехсот коров.
Некоторые подробности деятельности Александра Христофоровича в качестве военного коменданта Васильевского острова сохранились в воспоминаниях Дмитрия Завалишина. Небеспристрастный мемуарист был чуть ли не единственным из декабристов, неприязненно относившимся к Бенкендорфу; но его на первый взгляд «обличительная история» скорее подтверждает справедливость, нежели «неразумность» Александра Христофоровича.
«…В части города, подвергшейся наводнению, были мыслящие, имевшие особенный дар выискивать таких людей себе в помощники, которые брались за дело явно с корыстными целями, рассчитывая на невежество и невнимательность главных распорядителей, наблюдавших за всеми поверхностно. Таким образом, из Васильевского острова генерал-адъютант Бенкендорф взял в правители дел себе отъявленного плута, который довёл раздачу пособий до таких вопиющих несправедливостей, что несколько человек почётных обывателей решились обличить и остановить зло, указав Бенкендорфу, что делается его именем. Бенкендорф по обычным у подобных людей… замашкам, вздумал было принять с угрозами пришедшую к нему депутацию. „Что это? Бунт?“ — закричал он.
„Не думайте нас застращать, — отвечали пришедшие, — мы всё-таки, по крайней мере, вас считали за человека благомыслящего и надеялись, что вы будете нам благодарны, что мы открыли вам глаза, как негодяй употребляет во зло данное ему вами полномочие. Если же вы хотите прикрывать его, то подадите повод думать, что вы с ним заодно, а стало быть, сами в свою очередь употребляете во зло данное вам государем полномочие. Поэтому мы объявляем вам, что если вы не смените негодяя, то мы сей же час отсюда идём к государю прямо, а доказательства у нас в руках“.
Бенкендорф испугался и, видя, что делать было нечего, сменил мошенника»149.
Справедливо ли мнение Завалишина об «испуге» Бенкендорфа, установить теперь нет возможности. Но в том, что для правильных действий верховной власти необходима прямая и откровенная информация с мест, наш герой наверняка лишний раз убедился, а плута отстранил.
В конце ноября пришло письмо от сестры Доротеи из Лондона. Из него стало ясно, что петербургское наводнение попало на первые полосы европейских газет и вместе с ним — имя Бенкендорфа, как одного из героев дня. Княгиня Ливен писала своему «большому маленькому братику»: «Твоё имя у всех на устах, и я очень горжусь славой, обретённой тобой во время этого трагического происшествия… Мой муж также потрясён твоим храбрым поступком… Мы сильно тронуты и воодушевлены… и с нескрываемой гордостью читаем твоё имя во всех европейских газетах»150.
…А город меж тем строился, поднимался, будто оправлялся от болезни. Бенкендорф видел, как в три месяца были восстановлены дома, мосты и заборы, «а слёзы осушены».
Глава четвёртая
ЕГО ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО
«Гвардия победила гвардию»
До конца жизни император Александр Павлович так и не изменил прохладного отношения к своему генерал-адъютанту. Бенкендорф оставался для него человеком из круга Марии Фёдоровны, вдовствующей (не без вины Александра) императрицы.
Незадолго до отъезда императора из Петербурга Бенкендорф послал ему отчаянное письмо, в котором сквозили обида и недоумение по поводу такого отношения. «Осмелюсь ли я, — говорилось в нём, — униженно умолять Ваше Величество смилостивиться поставить меня в известность, в чём я имел несчастье провиниться. Я не смогу видеть Вас, государь, уезжающим, с тягостной мыслью, что, быть может, я заслужил немилость Вашего Величества»1. Перед самым отбытием на юг России Александр принял своего генераладъютанта и обошёлся с ним достаточно тепло, однако времени вернуть полное доверие императора у того уже не было. Зато события конца 1825 года позволили Бенкендорфу заслужить уважение и доверие нового российского самодержца — Николая I.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});