Читать интересную книгу Лестница в Эдем - Дмитрий Емец

Убедившись, что противник благодушно воспринимает попытки вывести его из себя, Гопзий утратил весь свой лоск. Тартарианский красавчик на глазах превращался в бешеного хорька. Если вначале он и пытался сражаться честно, то лишь до тех пор, пока существовала вероятность, что голова Мефа свалится с плеч без особых усилий. Теперь же ситуация изменилась.

Отшагнув, Гопзий на мгновение отпустил рукоять и, скользнув ладонью к цепи эйдоса, коротко дернул ее. Меф отметил, что сосулька дарха коснулась чего-то маленького, светло-костяного, прикрепленного к одному из звеньев цепи и окованного поверху тусклым ободком меди.

«Что это такое? А, какая разница! Амулет какой-то!» – вскользь подумал он и тотчас выбросил это из головы. Людям не свойственно узнавать свои зубы, особенно обретающиеся отдельно от места первоначального обитания.

Не прошло и десяти секунд, как Меф испытал сухость во рту и непонятное беспокойство, длившееся, однако, совсем недолго. Почти сразу Буслаеву стало необычайно весело. Пузырьки смеха вскипели в нем. И сам Гопзий, и особенно его тускло поблескивающий длинный клинок показались Буслаеву неожиданно забавными. Не удержавшись, Меф хрюкнул.

– Обычно люди смеются, когда им показывают пальчик! А этот смеется, когда ему показывают меч! – заметил Эссиорх.

Гопзий вновь задел висевший на цепи зуб, и новая волна смеха едва позволила Мефу вскинуть меч, чтобы парировать удар и попытаться нанести ответный.

Дафна и Эссиорх смотрели на Буслаева озабоченно. С их точки зрения, попытка Гопзия раскроить ему голову нисходящим ударом была не так уж и забавна.

Тем временем Меф, продолжая веселиться, испытал настойчивое желание совершать авантюрные поступки. Почти не думая о защите, он бросился на Гопзия и осыпал его множеством безрассудных ударов.

Наконец и Арей заметил неладное.

– Сражение на двуручных мечах – это не рубка дров. Это игра в шахматы. Если бы все сегодняшнее утро он не провел со мной, я решил бы, что синьор помидор для отваги хлебнул медовухи! – громко произнес он.

Услышав знакомое слово, Аида Плаховна Мамзелькина заинтересованно вскинула голову.

– Медовуха? Где?

– Нигде! Утихните, бабуля, и дышите влажным воздухом с залива! – ляпнула Улита.

Ляпнула отчасти непроизвольно, ибо находилась в той запущенной стадии хамства, когда оно само уже живет на языке, не ставя мозг в известность о своих планах.

Мамзелькина хмуро посмотрела на нее.

– Я-то дышу! А вот ты, молодка, ежели не перестанешь хамить, дышать перестанешь! – пообещала она с ласковостью помощника палача, который просит прощения у казнимого за то, что колода плохо вымыта, а топор не одноразовый.

Улита занервничала. Аида Плаховна была дама практических устремлений, и ее шутки в большинстве случаев отделяло от действия лишь время, требующееся, чтобы сдернуть брезент с косы.

– На меня разнарядки нету! – напомнила она поспешно.

Мамзелькину это не смутило.

– И-и, милая! А на мое место желающие, думаешь, есть? А раз нету, то кем меня заменят, коли я разик не того кокну? Ну влепят мне выговор за ошибочку, всего и делов-то.

Улита притихла. Она очень сомневалась, что Лигул будет утруждать себя выговором, если с ней что-то случится.

Тем временем хохочущий Меф продолжал всех удивлять. Решив ни с того ни с сего, что традиционные методы работы двуручным мечом против Гопзия работают плохо, он вздумал опробовать нечто рискованное, из другой техники. Допустим, прыжковый выпад и «стрелу». Лучшего способа достать клинком отступающего противника не существует. Или даже, для верности, скачок, выпад и «стрелу», если Гопзий будет отступать слишком резво.

Такая тройная, совершенно сабельная по технике атака давно уже была коронкой Буслаева. Она получалась у него даже лучше, чем у массивного Арея, который брал больше силой, умом и тактикой, чем резкостью юного, не обремененного грузной мускулатурой тела.

Опытным путем Меф давно усвоил, что любое колебание туловищем или снижение скорости при атаке служит противнику сигналом для начала контрдействий. Стремительность же и непрерывность движения вперед обеспечивают атакам необходимую глубину. Уйдя от выпада, партнер обычно немного приостанавливается, убежденный, что резерв движения у соперника исчерпан, и бывает крайне удивлен, обнаружив, что атака по большому счету еще и не начиналась.

Однако закон природы непреложен. Чем прямее все в теории, тем кривее на практике. Продолжая хохотать, с пузырьками слепящего смеха, затмевающими сознание, Буслаев не подумал о том, о чем подумал бы раньше. Двуручный меч не сабля. Вес его выше, длина больше, да и хват для двух рук, а не для одной. В результате рычаг получается неподходящий, а силы в одной руке, да еще и вытянутой, недостаточно.

Это Меф внезапно осознал, когда в ответ на его прыжковую атаку Гопзий неожиданно не стал разрывать дистанцию. Напротив, легко отвел направленный ему в горло клинок Мефа, поймав его в слабой завершающей части. Отбросив клинок, Гопзий автоматически перевел свой меч в выгодное для рубящего удара положение. Разумеется, он воспользовался бы им, если бы начальная скорость Буслаева не была так высока. В результате удар, который Меф все же получил, пришелся не заточенным клинком, а навершием.

Однако реально это уже мало что меняло. Как ни крути, а голова все же инструмент тонкий и обращения требующий самого деликатного. От тяжелого удара навершием, да еще и рукой в кольчужной перчатке, да еще и с наложением собственной скорости сближения, Мефа повело. Он сделал несколько заплетающихся шагов, пытаясь удержать равновесие. Мир кружился, то опускаясь, то поднимаясь, как волна. Подмытый этой волной, Буслаев упал на одно колено. Попытался подняться и вновь не сумел.

Прекрасно осознавая, что происходит, Гопзий лениво толкнул его сапогом. Меф упал на живот, но тотчас перевернулся, делая попытки встать. Гопзий наступил ему ногой на грудь, перед этим небрежно вышибив клинок, который Буслаев пытался слабо поднять ему навстречу.

Меф лежал и, сам себе удивляясь, нездорово хихикал, разглядывая болтавшийся эйдос на шее у Гопзия.

– А речь? – потребовал он.

– Чего?

– Требую, чтобы ты произнес длинную негодяйскую речь! Пока ты будешь ее произносить, я успею достать какой-нибудь кинжал, – заявил Меф. По непонятной причине ему было невыразимо весело.

– У тебя нет кинжала! Если страшно, закрой глазки! – мягко и участливо, точно разговаривая с психиатрическим больным, сказал Гопзий.

Не произнося больше никаких речей, он перехватил меч для добивающего укола, неторопливо вскинул руки и…

Меф не успел даже подумать «конец», или «я умираю», или чего-нибудь подобного. Все было буднично и нелепо. Он лежал и хихикал, снизу вверх разглядывая Гопзия, который отсюда казался огромным.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});