позвоню. До утра он все равно будет под стражей. Сегодня вряд ли что-то решится, если только похитители не объявятся раньше. А если позвонят вам – сообщите в любое время суток.
Я обескуражено смотрел, как уезжает машина полицейских.
Следователь хлопнул меня по плечу.
– Вам, правда, стоит отдохнуть. Поезжайте домой, Александр Станиславович. Утро вечера мудренее…
Я отправился домой в подавленном состоянии.
Думал обо всем и ни о чем. Волнение перешло в какое-то паническое бессилие.
Однажды я уже пережил потерю родных. Не смог уберечь двух близких мне женщин. Они погибли из-за меня. Ведь я должен был в тот день ехать один… Без семьи!
И будто наяву передо мной пронесся жуткий момент той аварии.
Я даже вздрогнул и мотнул головой, избавляясь от наваждения.
Вспомнились похороны Элен и Натали.
Раннее утро, солнце и птичья трель на фоне крестов и могил.
Лица родственников супруги. Все они смотрели на меня с упреком. Особенно Серж. Потому как отец Элен в основном успокаивал мать, потерявшую дочь и внучку… Та горько рыдала на его плече, и мне нечем было ее утешить… Нет в таких случаях утешения и слов правильных нет...
Серж…
Даже не знаю, что на самом деле я к нему чувствовал. Он ведь знал, что я изменяю жене, даже пару раз застукал меня с другими…
Наш последний разговор почему-то не выходил из головы.
Он вдруг пронесся вспышкой, выжигая измученные нервы.
Даже не знаю, что на меня нашло. Говорят, в состоянии сильного стресса человек внезапно видит и понимает то, чего не замечал раньше. Словно наступает какое-то прозрение.
«В тот день она вообще не должна была ехать с тобой! Если бы вы не поругались с самого утра, Элен осталась бы дома! Она осталась бы жива! И моя единственная племянница тоже…»
Так он мне сказал совсем недавно! Во время нашей очередной уже ссоры...
Слова Сержа эхом пронеслись в голове. Что с ними не так? Что такого он мне сказал?
Почему меня вдруг цепанула эта фраза?
Александр
Два года назад
Мысли вернули меня в большой французский особняк, где все было сделано по высшему разряду, как и любила Элен.
Потолки – пять метров, колонны у стен, мраморная лестница, как в настоящем доме аристократов. Элен любила чувствовать себя избранной, голубой кровью…
Люстры с длинными хрустальными подвесками… Не дом – а театр, музей. Я вдруг понял, что никогда не чувствовал себя в нем комфортно, уютно… тепло, как у родного очага.
Я стоял в изголовье широкой лестницы и задумчиво водил пальцами по гладким перилам. Подняться или уехать?
Элен закатила мне истерику по телефону, и я был дико раздражен ее навязчивостью. В этот день я собирался отправиться на море. С любовницей и ее подругой. Дома просто сообщил, что еду на отдых. Один. Потому что две недели назад мы разругались с Элен в пух и прах и не разговаривали. Она игнорировала меня и злилась, когда мы с дочкой играли вместе. Я отвечал тем же. Казалось, все движется к разрыву. И меня это вполне себе устраивало. Я устал от нервотрепки в семье и, видимо, подсознательно понимал, что по-настоящему не люблю эту женщину…
Я уеду на море, а когда вернусь, подам на развод…
Но Элен позвонила мне и прорыдала, какой я плохой, как я испортил ей жизнь и все такое тому подобное. Не то чтобы я полностью с ней согласился. Но доля правды в ее словах все же была. Я изменял жене, гулял, и это нельзя отрицать.
Я думал вообще не заходить в дом. Взять машину, которая уже ждала в гараже – один из наших шоферов доложился, что все сделано, все проверено и готово – и уехать в аэропорт.
Но какая-то сила все же заставила меня войти.
Я стоял у лестницы и думал – подняться к Элен или послать все к черту и все-таки укатить, не повидав ее.
И все больше склонялся к последнему, когда послышался детский крик и ко мне выбежала дочка.
– Папочка! Папочка! – Она обхватила мою шею маленькими ручками, и я поднял свое сокровище с большими идеально отглаженными бантиками.
– Малышка, привет! – Я старался говорить без нажима. – Я зашел за вещами, скоро уеду. Но я вернусь. И мы с тобой, в любом случае, будем видеться…
Дочка всхлипнула и разрыдалась. Просто горько заплакала у меня на плече, и у меня на душе стало гадко. Гадко от мысли, что я испоганил нашу жизнь и сейчас ухожу от этой маленькой чистой девочки к развратным дамочкам, готовым на все. Чтобы, чего уж там греха таить, иметь их недели две без перерыва и наслаждаться жизнью женатого холостяка.
Меня прямо вывернуло наизнанку от той чистоты, которую излучала дочка, и той грязи, в которой я жил.
Я так и стоял, не в силах произнести ни слова, когда на лестнице показалась заплаканная Элен.
Я вскинул на нее взгляд.
– Саш… Почему все так? – Она больше не обвиняла меня, не требовала и не возмущалась. Даже не сыпала отборными оскорблениями на двух языках, как частенько делала в пылу ссоры.
И я понял, что эти две женщины – и есть самое настоящее в моей жизни. Может, я и не смог полюбить Элен так, как она этого действительно заслуживала.
Я уже тогда что-то подозревал в этом плане. Ощущал, что не испытываю к ней того трепетно-горячего чувства, которое именуют любовью между мужчиной и женщиной. Я чувствовал к Элен лишь привязанность. К ней и к дочке, которую любил, как своего единственного ребенка. Но уж точно эти две женщины – маленькая и взрослая – не заслужили моего ухода.
Я улыбнулся и предложил:
– Поехали вместе на море?
Элен изогнула бровь и вдруг из убитой горем женщины мгновенно превратилась в светскую львицу.
– Саш, ну мне ж надо подумать, что надеть... Собраться.
Она кокетливо опустила голову.
– Сейчас или никогда? – Я серьезно ее спрашивал, и Элен поняла мой вопрос. Правильно его прочитала.
– Сейчас! Сейчас! – закричала дочка.
Элен отмахнулась.
– Ладно, я там себе все куплю. У меня есть походная сумка на всякий случай, сам знаешь. Если в Милане распродажа или еще что…
– А где твой братец? – почему-то уточнил я.
– Ну ты даешь! Он же неделю, как улетел Карибы! Мы тогда еще даже не поссорились…
Александр
Проклятье! У меня словно молния в голове сверкнула,