— Как борщ? — осторожно спросила она. Мишка перестал стучать ложкой и взглянул на нее.
— Сойдет. С голодухи любые помои сожрешь! Второе готово?
Светлана перевела взгляд на экран телевизора, по которому теперь шел какой-то боевик.
— Ты не мог бы переключить на шестнадцатый? Сейчас будут «Унесенные ветром».
— Еще не хватало мне в воскресенье всякую муть смотреть! — иронически отозвался он. — И вообще сейчас футбол будет!
Светлана посмотрела на черный завиток, высовывающийся из прорехи в футболке. Потом с трудом поднялась, подошла к креслу, взяла пульт, лежавший на подлокотнике и переключила канал.
Мишка ничего не сказал. Он осторожно умостил пустую тарелку на другом подлокотнике, потом встал и резким движением вырвал пульт из ее безвольно повисшей руки, после чего таким же резким движением ударил пультом ее по лицу. Вскрикнув, Светлана отшатнулась, зажмурившись от боли. Из ее разбитого носа потекла кровь, пачкая подбородок, шею и воротник халата. Она зажала нос ладонью, чувствуя тепло собственной крови. Мишка внимательно осмотрел пульт — не треснул ли где? — потом взял пустую тарелку и сунул Светлане в свободную руку.
— Неси второе! Ишь, характер она мне тут будет показывать! Хочешь смотреть свой дебильный фильм — так вали к кому-нибудь из своих дебильных подружек! Дура!
Мишка сел обратно в кресло, переключил канал и со скучающим видом уставился в телевизор, потом потянулся за пивом. Светлана повернулась и с тарелкой в руке пошла на кухню. Глаза ее были пустыми, как и тщательно выскобленная мужем тарелка. Ложка едва слышно позвякивала о фаянс. Капли крови просачивались сквозь пальцы и падали вниз, оставляя на бледно-зеленом линолеуме пятна размером с копеечную монету.
Светлана поставила тарелку на стол, потом дернула висящее на пластмассовой вешалке кухонное полотенце, и вешалка обломилась с едва слышным треском. Не заметив этого, она старательно вытерла лицо полотенцем, в котором сама когда-то сделала несколько красивых мережек, и уронила полотенце на пол. Повернулась, взяла тарелку и начала наполнять ее жареным мясом и рисом со специями. Потом поставила тарелку на стол и потянулась к ящику за вилкой, и в этот момент новая капля крови сорвалась с ее подбородка и упала на позабытый нож, свернувшись на сверкающей стали, словно живая, и в ней заиграл яркий солнечный луч, падавший в окно между раскрытыми кружевными занавесками. Ее рука застыла, и взгляд приклеился к этой капле — горячей на холодном, сияющей словно драгоценный камень, — сросся с ней и наполнился жизнью, словно сам превратился в кровеносный сосуд, по которому стремительно заструилась теплая жидкость, неся в мозг понимание и твердую уверенность. Из мозга она протекла к губам, и те раздвинулись в слабой, отстраненной улыбке. В ушах вдруг зазвучал голос Бориса — так отчетливо и узнаваемо, словно она слышала его всего лишь несколько минут назад.
…рубины — иные как пламя, иные как кровь, а в иных словно плещется дорогое розовое вино…
…что бы ни ждало меня в дальнейшем, я готов на все, чтобы эти глаза смотрели только на меня…
Она облизнула губы. Потом достала из ящика вилку и аккуратно положила ее в тарелку, примяв ею рисовую горку. Ножа уже не было на столе, он куда-то исчез, но беспокоиться об этом, право же, не стоило. Совсем не стоило.
Когда Светлана вошла в комнату, Мишка все так же сидел в кресле и потягивал пиво. Услышав ее шаги, он повернул голову, но тут же снова уставился в телевизор.
— Наконец-то! В соседний дом, что ли, за едой ходила?! Рожу хоть сполосни — самой-то не противно!
Подойдя к креслу вплотную, Светлана протянула тарелку. Мишка принял ее, поставил бутылку на пол, потом захватил вилкой горсть риса и начал поднимать ее к раскрытому рту.
Пальцы ее левой руки вцепились в черные пряди волос надо лбом и рванули, запрокидывая голову назад, и правая рука на коротком замахе обрушилась вниз, всадив широкое лезвие точно в ямку у основания шеи. Мишка издал странный всхлипывающий звук и удивленно скосил глаза вниз, на рукоять ножа. Вилка выпала из его руки, просыпав рис на колени, обтянутые старыми тренировочными штанами, следом кувыркнулась тарелка, рассыпая по полу свое содержимое. Один кусок мяса улегся на его бедре, но Мишка сразу же дернул ногой, и мясо перекатилось на сиденье кресла.
Отстраненно улыбаясь, Светлана выдернула нож, потянув следом густой поток крови. Муж вскрикнул — громко, но крик сразу же оборвался булькающим хрипом. Он выгнулся, потрясенно глядя на ее спокойное лицо, руки со скрюченными пальцами взлетели в воздух, пытаясь схватить ее за руку и за горло, но тут она ударила снова — теперь в грудь. На этот раз нож застрял, она рванула со всей силы, и он высвободился с сырым хрустом. Светлана снова ударила, крепче сжимая в пальцах рукоятку, ставшую неудобно-скользкой. Длинные ноги Мишки дробно забарабанили по полу — смешной, нелепый звук.
Она нанесла еще несколько ударов, потом убрала руку, оставив нож торчать в теле. Мишка косо сполз в кресле, привалившись к левому подлокотнику и свесив голову. Из раскрытого рта тянулись густые кровавые нити, губы подрагивали, глаза тускло поблескивали из-под полузакрытых подергивающихся век. Скрюченные пальцы правой руки несколько раз царапнули ногтями обивку и улеглись, ладонь перекатилась на тыльную сторону и застыла. Вокруг ножа на ярко-голубой ткани футболки расползалось громадное темное пятно, сливаясь с другими пятнами такого же цвета, съедавшими голубые нити ему навстречу. С одной ноги слетел тапочек, и со своего места Светлана могла видеть желтоватые кольца мозолей на пятке и пальцах. К босой ступне прилипли разваренные зернышки риса. Бутылка с пивом опрокинулась, и пиво вытекало из горлышка с тихим бульканьем, впитываясь в палас.
Светлана устало вздохнула и провела ладонью по вспотевшему лбу, оставив на нем красный мазок. Потом наклонилась и подняла упавший на пол пульт. Отвернулась, подошла к своему креслу, тяжело опустилась в него и откинулась на спинку. На ее губах была все та же тихая улыбка, но теперь в ней было гораздо больше умиротворенности, и в глазах снова появился мечтательный гиацинтовый отблеск. Светлана вытянула руку, переключила канал и начала смотреть фильм. Вокруг нее скользили тишина и покой. Все было правильно. Теперь все было хорошо.
* * *
По лицу отворившего им дверь Жоры понять что-либо было решительно невозможно. Они уже заметили, что в этом мире Жора не обладает чересчур живой мимикой, предпочитая выражать свои чувства и ощущения словами и жестами длинных худых рук, лицо же его большей частью хранило бесстрастно-умудренно-загадочное выражение итальянских мадонн, оживляясь лишь в самом крайнем случае. Его волосы были всклокочены, словно он долго и вдумчиво вздыбливал их пальцами перед зеркалом. Синяки на лице приобрели насыщенный фиолетово-зеленоватый оттенок, опухоль с глаза чуть спала, но выглядел Вершинин все равно довольно жутковато.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});