Все, что я чувствовал ранее, когда не знал Айлин, теперь кажется невкусным. Ее поцелуи оставляют на коже невидимые следы, я ощущаю их как ожоги. С Айлин все мои сомнения, недосказанность и комплексы исчезают. Я обнимаю ее хрупкое тело с соблазнительными изгибами. В этот момент становлюсь настоящим, грешным, развратным, самим собой.
Не желая прерываться, стараюсь не торопиться, сдерживать себя все труднее.
Расстегиваю по порядку маленькие пуговицы ее рубашки, руки трясутся, я не справляюсь с такой ювелирной работой, тяну ткань, часть пуговиц отрывается, падает на пол. Стягиваю рукава ей на локти, замираю, любуясь ее обнаженной грудью. Накрываю упругие вершины: невероятные ощущения, в этот самый момент точно уверен, я еще никогда не был настолько приближен к искусству.
Если бы не тихий всхлип, я вряд ли бы так быстро среагировал.
Поднимаю глаза, вижу Айлин словно мумия не двигается, смотрит в одну точку, руки вдоль тела болтаются, глаза на мокром месте. Плачет.
Притягиваю ее к себе, думая что рано стал раздевать ее. Она падает на меня словно тряпичная кукла, часто дышит мне в шею. Надеваю обратно рубашку на плечи, скрывая обнаженное тело.
Чувствую влажные следы на шее. Ее бьет мелкой дрожью. Мне не кажется, каждая клетка ее тела дрожит. Черт!
По частоте дыхания, узнаю надвигающийся приступ, Айлин пытается вдохнуть, но вместо этого на выдохе хрипит.
— Все хорошо, я рядом, иди ко мне, — она вжимается в меня и как утопающий хватается за спасательный круг, впиваясь в плечи. Не дышу, потому что боюсь пропустить момент, когда ей потребуется серьезное вмешательство.
— Таблетки, Айлин, я схожу, — хочу подняться, но она обнимает, сильнее впиваясь ногтями в кожу.
Остаюсь на месте, понимаю, что потакаю зря, ведь я не знаю сколько у меня есть времени. Может сейчас счет идет на минуты или даже на секунды.
Я не знаю сколько мы сидим: ее ногти до боли царапают в кожу, но я не убираю ее ладони, потому что так, я хотя бы, понимаю, что она еще со мной и находится в сознании.
Я готов терпеть этот дискомфорт сколько угодно, только бы ее отпустило.
Проклинаю себя за несдержанность.
И только то, что Айлин становится лучше, дыхание выравнивается, немного сбивает собственное самобичевание.
Эта девчонка сильнее чем я думал, справилась сама.
Я понял, что все позади, когда Айлин перебралась с моих коленей на диван, села рядом сложив руки перед собой словно примерная школьниц.
Тяну ее к себе за плечи.
Моя испуганная девочка, я знаю чего ты боишься и я буду рядом, чтобы помочь тебе преодолеть твои страхи.
Вслух же ничего не озвучиваю, когда она соберётся, то сама заговорит.
У нас с ней так было: мы в этом плане чувствуем друг друга, я стал человеко-зависимым от нее, потому что она единственная, кто сумела подобрать с пола мои изуродованные мечты, склеив их заново своей любовью и растопив лед моей души.
Никогда не думал, что такая уютная тишина с ней будет меня устраивать.
Жалею, что раньше не понял простые истины, когда отпустив прошлое, можно приблизить момент собственного счастья в лице Айлин.
И плевать что мое мерило красоты до нее кардинально отличалось и я предпочитал другую категорию женщин. Теперь у меня новый стандарт женственности, такой как у этой девчонки. Она такая родная мне начиная от волос и заканчивая кончиками ногтей.
Другой не надо.
Всю мою жизнь до нее можно разделить на "до" и "после".
Мне, как оказалось, ничего сверхъестественного не нужно: правильную женщину рядом, которая станет храмом моей любви.
С Айлин я понял, что не все еще чувствовал в этой жизни, хотя, казалось бы, что знал о любви все..
Ее слабый и тихий голос выводит из раздумий:
— Егор, я не сумасшедшая, я… я… — она дышит ровно и поворачивая голову всматривается в мое лицо как будто ищет какие-то ответы, добавляя тихо, — моя память, я вспомнила…рубашка, пуговицы… я не знаю что со мной…
— Зато я знаю, что с тобой, малышка, — у меня от волнения сердце колотиться словно ненормальное, чтобы она не говорила, я виноват, потому что допустил это безумие, но вместо слов самобичевания уверенно заявляю, — ты переволновалась, все в порядке, я ничего не думаю…у нас еще столько сладких моментов будет, всему свое время
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Егор, после того случая мне снятся плохие сны, — Айлин отворачивается моргает, как будто, пытается что-то понять для себя лично.
Она смотрит перед собой в пустоту, добавляя:
— В своих кошмарах я теряю себя, потому что там среди насильников, угрожающих мне, я беззащитна, они в моем сознании все еще хотят вырвать мою душу и пустить ее в преисподнюю, — она запинается, — их речи каждый раз звучат все громче. Как будто голоса немых слушателей, которых нет, в такие моменты я схожу с ума, кажется, не выдержу.
— Я никому не могу рассказать… никто не сможет понять, все будут жалеть меня, ведь у нормальных людей такого не может быть, — ее голос сиплый, словно она простудила горло
— Айлин, у нормальных людей и не такое может быть, ты мне можешь рассказать, я знаю что такое отчаяние, я понимаю твоё состояние, потому что до тебя был жил со «сломанной программой», пока ты своей любовью исцелила меня, перезагрузила систему, устранив сбои в программе ценностей, собрала меня заново своей улыбкой, — она меня слышит, я вижу силится что-то сказать, но не решается, кусает губы.
Откровение на откровение, продолжаю:
— Когда-то я обращался к психологу, чтобы темнота не поглотила меня, я не мог научиться жить с болью, — тяну ее к себе, забираю к себе на руки, качаю на руках, хочу успокоить, чтобы она себе не надумала, я знаю что эта девочка для меня особенная, не относящиеся к той категории женщин, которых хочется попробовать на время, вкусить и забыть свое грехопадение.
Эта девочка из той категории, когда ради нее я готов долго удобрять землю, потому что уверен, что получу впоследствии не минутное наслаждение, а намного больше.
Я никогда не разбирался в женщинах, только ее я хочу узнавать постепенно день за днем, страница за страницей.
Больше я не прерываю, слушаю обрывистые фразы, которые она пытается собрать в предложения, не обращаю внимания на паузы, и на то, что она ненадолго залипает, потом снова возвращается, повторяя по несколько раз, что уже озвучивала ранее.
Как образцовый слушатель, не перебиваю, даю ей выговориться.
— Они хотели сделать со мной ужасные вещи, я каждую ночь просыпаюсь от своего крика, — я подавляю ужас и панику, сосредотачиваясь на ее дыхании, так как она, уткнувшись носом мне в шею, говорит куда-то в кожу, и я не всегда понимаю все ли в порядке.
— Как ты оказалась на трассе за городом? — не могу сдержать любопытства, я же своими глазами видел как она вошла в арку дома, ждал этого момента и только потом уехал.
Уточняю всякий раз аккуратно, заполняя паузы, не перебивая ее монолог, чтобы не путать ее и без того разрозненные фразы ее повествования.
В моей голове много вопросов, которые мучают меня с момента, когда я узнал, что с ней произошло, не уверен, что смогу задать хотя бы половину.
Айлин последовательно рассказывает как у подъезда вспомнила, что Аленка ждет ее дома, хотела купить конфет к чаю….
Конфеты…мля. кто бы мог подумать
Потом рассказывает как перебегала через дорогу в неположенном месте, минуя подземный переход. Как оказалось, что по правилам она шла обратно, где ее уже поджидали насильники.
Я слушал ее откровения внимательно, прерывая только, чтобы уточнять детали: что за магазин и где он находится, параллельно думая, что повезу ее домой посмотрю расположение этого магазина относительно перехода. Оказалось, что она весь этот негатив копила в себе и боялась только одного — жалости. Теперь я понимаю, почему она не захотела психолога. Она видела неискренность женщины, которая делала вид, что верит рассказам о потери памяти, не пытаясь помочь вывести ее из состояния застоя.