Читать интересную книгу Столыпин - Святослав Рыбас

При этом они руководствовались не собственными доморощенными представлениями об устройстве России, а тысячелетней исторической традицией, из которой следовало, что Россия собирает земли и народы на Востоке и держит оборону на Западе.

Дополнительным обстоятельством шульгинского действия являлось отрицательное отношение евреев к мобилизационному стремлению русских, то есть еврейское население выступило на стороне поляков. Это вполне объяснимо, так как ни поляки, ни евреи не хотели ассимилироваться и сохраняли национальные структуры и способность к самоорганизации.

У русских такой способностью обладали два института: царь и крестьянская община. Но царь был не только русским царем, но и российским императором, а значит, был сильно ограничен в чисто национальных устремлениях; община же разрушалась и сама по себе, и под воздействием реформ.

Этот процесс понимали немногие, но чувствовали почти все.

Какой же был выход? Самоорганизация на более высоком уровне, то есть на парламентском.

Столыпин и Шульгин были правы: не надо было ни с кем бороться, ни с полячеством, ни с еврейством, а надо было просыпаться.

Столыпин фактически выступил против дворянского монархического принципа. Известно, что Россия, несмотря на высокие достижения ее культуры, имела ужасающий разрыв между «верхами и низами», между утонченной культурой дворянской аристократии и проявлениями бескультурья среди низов. Дворянство таяло, вырождалось, но оставалось единственным правящим сословием. Реформы Столыпина – это приговор дворянству и отдушина для крестьян, купцов и промышленников.

Согласно мысли Ивана Солоневича: дворянство было главным препятствием в естественном развитии России, держа в заложниках даже русских царей, – Столыпин был последним государственным человеком правящего слоя. Как мы уже сказали, последним Римлянином.

Кроме драматического противостояния с правящим классом, Столыпин столкнулся еще с одной драмой – финансовой.

Столыпин и Кривошеин хотели, чтобы Крестьянский банк выпустил облигации и на полученные от их продажи средства кредитовал крестьян. Предполагалось получить 500 миллионов рублей.

Однако министр финансов В. Н. Коковцов, в целом поддерживающий Реформатора, на сей раз был против. Государству требовались немалые средства и на другие важнейшие дела, в том числе строительство железных дорог, перевооружение, а также надо было привлекать частный капитал в промышленность.

Тут возникало объективное противоречие. Для привлечения денег в «крестьянские облигации» требовалось облигации сделать более привлекательными по сравнению с государственными ценными бумагами или железнодорожными займами, то есть возникала угроза всему бюджету страны, угроза обесценивания рубля.

В итоге на пути реформы уже в форме зримой нехватки «презренного металла» снова обозначилась проблема непомерного бремени на поддержку дворянского землевладения, чтобы удовлетворить интересы правящего, но экономически отсталого класса.

Подспудные скрепы, державшие государство, были перенапряжены до предела.

Именно поэтому Столыпин стремился умиротворить общество в политическом плане, ни в коем случае не прерывать диалога с оппозицией, то есть сохранить Думу. Прямо говоря, он вел игру по всему политическому полю, чего не желал или не мог сделать его венценосный начальник.

Так сошлись во временном и трагическом союзе прекрасный семьянин и человек Николай Александрович Романов, как будто живший духом XVI века, и такой же прекрасный семьянин и человек нового политического времени Петр Аркадьевич Столыпин.

Увы, их союз был обречен.

Конечно, какой-то шанс у них был, но всего лишь малый шанс: парламентская монархия, гражданские свободы и отчуждение части помещичьей земли.

Кто из русских не поймет сердцем стремление Столыпина сохранить равновесие национальных сил в Западном крае, то есть фактически в российской Польше?

Как ни называйте это стремление, национализмом, державностью или империализмом, все равно политическая задача Петербурга была неизменной: сохранить, укрепить государство.

Но было (и поныне есть) одно обстоятельство, которое, если быть справедливым, говорит не в пользу Петра Аркадьевича. Впрочем, он не святой.

В Польше, где минимально присутствовали аристократы-поляки, которые имели максимальное представительство в земских учреждениях, можно было бы обойтись без всяких национальных курий, если бы абсолютному русскому (православному) большинству дали бы равные права. Казалось, сделай Столыпин шаг в этом направлении, и тогда… а что же тогда? В том-то и дело, что такой шаг был невозможен!

«Для демократической России поляки не страшны ни в малейшей степени, но Россия, в которой властвует земельное дворянство и бюрократия, должна защищаться от поляков искусственными мероприятиями, загородками „национальных курий“. Официальный национализм вынужден прибегать к этим методам в стране, где существует несомненное русское большинство, потому что дворянская и бюрократическая Россия не может прикоснуться к земле и черпать силы из русской крестьянской демократии» (Струве П. Два национализма. В сб.: Струве П. Б. Россия. Родина. Чужбина. СПб., 2000. С. 93).

Как мы знаем, этот «роковой вопрос русского политического развития» разрушил Российскую империю, Великую Россию, как называл ее Столыпин. Но его разрушительная сила не иссякла и в XXI веке.

Именно дворянская бюрократия была первым противником преобразований. Именно она после смерти Столыпина привела страну к войне и катастрофе.

Впрочем, обратимся к речи Столыпина (17 мая 1910 года):

«Западные губернии, как вам известно, в 14-м столетии представляли из себя сильное литовско-русское государство. В 18-м столетии край этот перешел опять под власть России, с ополяченным и перешедшим в католичество высшим классом населения и с низшим классом, порабощенным и угнетенным, но сохранившим вместе со своим духовенством преданность православию и России.

В эту эпоху русское государство было властно вводить свободно в край русские государственные начала. Мы видим Екатерину Великую, несмотря на всю ее гуманность, водворяющую в крае русских земледельцев, русских должностных людей, вводящую общие губернские учреждения, отменяющую Литовский статут и Магдебургское право. Ясно стремление этой государыни укрепить еще струящиеся в крае русские течения, влив в них новую силу для того, чтобы придать всему краю прежнюю русскую государственную окраску.

Но не так думали ее преемники. Они считали ошибкой государственной воздействие на благоприятное в русском смысле разрешение процесса, которым бродил Западный край в течение столетия, процесса, который заключался в долголетней борьбе начал русско-славянских и польско-латинских. Они считали эту борьбу просто законченной. Справедливость, оказанная высшему польскому классу населения, должна была сделать эту борьбу бессмысленной, ненужной, должна была привлечь эти верхи населения в пользу русской государственной идеи. Опыт этот, произведенный императорами Павлом Петровичем и Александром Благословенным, приобретает, с нашей точки зрения, особую важность и поучительность.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});