— Не беспокойтесь, мистер Адамс. Бог — судья этим вымогателям. К тому же не исключено, что я перегибаю палку и за дублем Тенебросо прячется кто-то другой. Я не склонен к голословным обвинениям, но если факты подтвердятся… Мы с профессором Эбертом обязательно найдем управу на строптивца. У нас достаточно опыта в воспитательной работе. Усмирили Джесси, усмирим и Тенебросо. Кто бы за его личиной ни прятался…
Благодаря Анабель Мэддок и ее отцу я практически начал новую жизнь — уже третью по счету на своем веку. Правда, имелась еще куча вопросов к Патрику, но главная истина была открыта — Арсений Белкин не погиб в две тысячи восьмом. И пусть жить полноценной жизнью ему теперь было заказано, он не жаловался и довольствовался тем, что имел. Могло быть и хуже. Я получил отсрочку от Ада, что следовало воспринимать как милость Всевышнего; испытательный срок, по истечении которого — чем черт не шутит? — возможно, мне будет даровано прощение. Ну а нет так нет. Я не обижусь, наоборот, обязательно скажу при встрече старику Создателю спасибо. За подаренные мне несколько лет пусть виртуальной, но весьма насыщенной жизни. Такое великодушие достойно благодарности.
До предстоящего разговора с Патриком я не хотел делать скороспелые выводы, но упоминание Тантала об одном из обнаруженных им Арнольдов Шульцев — пожилом инвалиде из Бонна — не давало мне покоя. Одинокий старик, перенесший осложнение после операции на голове, вписывался в версию Кассандры о коматознике. Я ожидал встречи с Патриком, чтобы он подтвердил или опроверг это. Не менее сильно я ждал встречи и с его дочерью — это в реальности я представлял собой старую больную развалину, а в Терра Нубладо являлся мужчиной в самом расцвете сил, который был не прочь приударить за красивой женщиной. А данном случае не просто красивой, но к тому же еще и…
Я не находил подходящего слова, способного кратко выразить все восхитившие меня качества Кассандры-Анабель. Умная, обаятельная, общительная, добрая, умеющая слушать и сопереживать… Удивительная… Да, пожалуй, именно так — удивительная. В жестоком мире Терра Нубладо сочетание всех вышеперечисленных качеств в одном человеке считалось редкостью. Таких людей здесь считали чудаками и не ценили подобающим образом.
Но я ценил. И поэтому стремился снова увидеться с Кассандрой, обладающей достоинствами, которые я при жизни в людях из своего окружения никогда не встречал. И что-то подсказывало мне — дочь Патрика тоже хочет со мной встретиться. Слишком сильно заинтересовала ее судьба Арсения Белкина, чтобы бросить все как есть и не попытаться выяснить остальные загадки его любопытной биографии. Я верил: такие, как Анабель, не останавливаются на полдороге. И эта новорожденная вера теперь согревала мне душу. До цели было рукой подать, и Кассандра непременно поможет мне достать лежащую почти на поверхности правду.
Живя ожиданием встречи, я старался поменьше грезить и побольше думать о последних годах своей жизни, на которые теперь приходилось смотреть в ином свете.
Сегодня было забавно вспоминать о первых днях, проведенных мной в симулайфе. Хотя тогда я ничего забавного в этом не находил. Хотите представить мои ощущения? Что ж, вообразите, что, уснув дома, в мягкой постели, вы проснулись в абсолютно незнакомом и экзотическом месте: к примеру, на антарктической, космической или океанической глубоководной станции. Сколько времени вам потребуется, дабы осознать, что все происходящее вокруг — не сон, а реальность? Не минута, не час и, вероятно, даже не день…
То же и со мной. Сложно описать момент собственного воскрешения. Я совершенно не ощущал на себе груза прожитых в забытье двадцати лет. Больше походило на то, что, получив пулю в лоб, я не умер, а уснул, проспал ночь и наутро проснулся бодрым, как физкультурник. Лондонское ограбление и расстреливающие меня в упор охранники остались во вчерашних воспоминаниях, а между ними и пробуждением лежал сон, здоровый и глубокий. Правда, пробуждение получилось слишком резкое, словно меня просто взяли да сбросили во сне с кровати.
Отчетливо помню первое, что я увидел в Терра Нубладо, — трава. Темно-зеленые, с тонкими белыми прожилками листья какого-то растения щекотали мне щеки и пытались угодить в рот. Я как имбецил тупо пялился на эту траву черт знает сколько времени, прежде чем наконец-то уразумел, что снова могу видеть, дышать и двигаться. Насчет прочих чувств такой уверенности пока не было. В частности, я совершенно не ощущал запаха травы, хотя лежал на ней лицом. Впрочем, в тот момент мне было не до запахов. Едва сознание мое пришло в норму, как у меня в памяти живо всплыли события «вчерашнего вечера». Когда же воспоминания добрались до последнего, самого яркого момента, я обеими руками схватился за лоб, не сомневаясь, что обнаружу в нем пулевое отверстие. Я не забыл хруст собственного черепа — звук, сопровождавший мой отход в мир иной, — и даже по прошествии стольких лет многое бы отдал, чтобы начисто стереть из памяти эти мерзкие ощущения.
Лоб был в порядке, без каких-либо дырок, ссадин и даже шишек. К горлу подступила тошнота, а голова пошла кругом. Дурнота накатила, будто волна помоев, но желудок не вывернуло наизнанку, а головокружение прекратилось уже через несколько секунд. Мне было еще невдомек, что здесь, в симулайфе, все телесные муки носят лишь символический характер — абы обозначить болезненные ощущения и только.
Все было бы в порядке, очнись я с забинтованной головой в палате тюремного госпиталя. С таким положением дел я бы быстро смирился и безмерно обрадовался тому, что эскулапы совершили чудо, вернув меня к жизни. Однако едва я преодолел дурноту и осмотрелся, как тут же впал в новое недоумение: вокруг покрытые редкими лесами нагорья, делающие ландшафт похожим на морщинистую шкуру неаполитанского мастифа; клубы тумана на горизонте, низкие облака, предвещающие дождь, и торчащие из земли глыбы, среди которых меня и угораздило очнуться. Пейзаж живо напомнил Шотландию, где я успел побывать незадолго до злополучного ограбления броневика. Только какого дьявола меня занесло в эту глушь, когда по всем приметам я должен был находиться либо в тюремной больнице, либо в могиле. Третьего попросту не дано.
А что за идиотский наряд на мне одет? Широкополая шляпа, какой-то потертый сюртук девятнадцатого века, прадедушкины штаны и высокие кожаные сапоги — единственная более-менее стильная деталь моего экстравагантного гардероба. Покажусь на людях в таком «прикиде» — засмеют как пить дать. Ну да ладно, спасибо неизвестным «благодетелям» и за такую невзрачную одежонку. Могли бы оставить меня здесь в чем мать родила, раз уж все равно решили подшутить над грабителем-неудачником, увезя его, бессознательного, через пол-Англии и бросив невесть где.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});