Читать интересную книгу Синдром удава - Борис Витман

Не помню, чтобы я радовался чужой болезни, а тем более смерти. Даже убитые на фронте гитлеровцы вызывали у меня скорее жалость, чем злорадство. Хотя оснований ненавидеть их у меня было не меньше, чем у других.

Здесь, за колючей проволокой, с нетерпением ожидая сообщения о смерти Сталина, радовались, казалось, все. Одни выражали свои чувства открыто, другие их сдерживали. Боялись, а вдруг не свершится и все останется по-прежнему.

Василий и я сразу отправились к нашему хорошему приятелю — заведующему лагерной баней. Втроем заперлись в моечном помещении и, как ошалелые мальчишки, принялись скакать, барабанить по шайкам, распевать песни. Если бы кто-нибудь мог видеть нас со стороны!.. Да простит Господь, мы ликовали и радовались смерти человека... Нет! Не человека — страшного, кровавого чудища... Уже тогда мы знали: в его черный смертный список были занесены представители всех сословий и всех национальностей этой страны. И множество людей за ее пределами. У него были длинные руки. А туда, куда он не дотягивался, — добирались его подручные. Он не щадил ни стариков, ни детей, ни соратников, ни друзей молодости, ни близких родственников, ни своих собственных детей. Он присваивал чужие революционные, военные и даже научные заслуги и идеи, а потом уничтожал их авторов. Он отбил у людей охоту к труду, любовь к земле. По его указанию были обезглавлены вооруженные силы страны, уничтожен почти весь высший и средний командный состав Красной Армии. Истреблены или репрессированы наиболее талантливые представители науки, культуры, техники. Его авантюрная внешняя политика неизбежно вела к войне.

Он растлил сознание целого поколения, насаждая ложь, раболепие. С его благословения доносы на ближних были возведены в ранг доблести. Он превратил для многих Родину-Мать в мачеху-предательницу.

Об этом мы говорили и думали той ночью. Еще не было свидетельств Александра Солженицина, Василия Гроссмана, Юрия Домбровского и многих других...

Но ведь были глаза, уши. Был здравый смысл. Был наконец норильский лагерь, равно как десятки и сотни других лагерей. Едва ли в ту пору кто-либо мог представить себе масштабы сталинских преступлений, но не видеть их совсем?.. Не верю. Надо было очень хотеть не видеть, не слышать, не знать. Таких и сегодня тьма-тьмущая. •

Да, огромное количество свидетелей было уничтожено, но уцелевшие сотни, тысячи находились здесь, рядом со мной. Общаясь с ними, я получал бесконечные подтверждения бесчисленных преступлений, творимых Сталиным и его подручными.

Теперь вся эта огромная масса свидетелей томилась ожиданием...

И вот, наконец, свершилось! Сообщение правительственной комиссии: Сталин умер!

Лагерь ликовал. Никто не пошел в шахты. Все лагерное начальство, надзиратели и охрана переселились в зону. Внутри за колючей проволокой остались только заключенные.

На территории нашего лагеря, где были заключенные только по 58-й статье, отдельно от других стоял барак для уголовников, прислуживавших лагерной администрации. Он был отгорожен от остальной территории. Нам вход туда был запрещен. Обитатели же этого барака — привилегированные урки, могли свободно разгуливать по зоне, заходили на кухню с черного хода, уносили к себе полные котелки. В шахтах никто из них не работал. Перевели их к нам из других лагерей, где им грозила неминуемая расправа за издевательства над такими же, как и они, зеками, за стукачество и поборы. Среди них был особенно жестокий садист с несколькими судимостями за бандитизм, изнасилование и растление малолетних. В лагере, откуда его перевели к нам, он заведовал штрафным изолятором и был известен своими изуверскими расправами. Здесь для маскировки он носил темные очки.

Сейчас, почувствовав, что над ними нависла расправа, они забаррикадировались в своем бараке. Все остальное лагерное население расположилось вокруг. Стоило кому-нибудь из спрятавшихся высунуться наружу, как на его обрушивался град камней. Но взять барак штурмом еще не решались, боялись, что охрана за зоной откроет огонь. Но нашлось несколько человек, которые проникли за ограду, выбили стекла в окнах и стали бросать внутрь камни и зажженные телогрейки. Из барака повалил густой дым. Несколько человек выползли из барака. Не вставая с колен, они просили о пощаде. Но раздались голоса:

— Нет вам прощения, изверги! Продажные твари! Доносчики!

В стоящих на коленях полетели камни. Крики о пощаде вперемешку с ругательствами стали громче, но град камней усилился и несколько тел уже неподвижно лежало на земле, другие еще шевелились и стонали. А камни продолжали падать.

Из барака больше никто не выходил. Но люди знали, что там остались самые ненавистные. Снова зажгли телогрейки. Стали размахивать ими и кричать, чтобы перестали бросать камни. И когда каменный ливень стих, люди подошли вплотную к бараку, повалили ограждение, вооружились кольями от ограды и подступили вплотную к дверям.

И вот показались трое. У каждого в руке нож. В центре главарь в темных очках. Он угрожающе крикнул:

— Прочь с дороги, падлы! Зарежу!

Те, что находились ближе — попятились. Воспользовавшись замешательством, все трое кинулись вперед, размахивая ножами. Но тут же бег двоих был остановлен. С размаху в них вонзили заостренные колья. Раздался душераздирающий вопль. Сначала их подняли над головами, и всем было видно, как они корчились, словно насекомые, проткнутые булавкой. Затем бросили на землю и добивали камнями и кольями. Третьему, в темных очках, удалось увернуться. Он свалил ударом ножа того, кто попытался преградить ему дорогу и прорвался к зонному ограждению, за которым расположилась охрана. С ножом в зубах он начал взбираться по туго натянутым рядам проволоки, не обращая внимания на острые колючки, раздирающие одежду и тело. Ему уже оставалось совсем немного до верха, когда острый крюк багра вонзился ему между лопаток. Взревев от боли, изувер дернулся вверх. От этого крюк, разодрав пиджак, впился еще глубже в тело. Снизу багор уже тянули несколько человек, и было видно, как крюк раздирал мышцы спины, оставляя рваные края, которые сразу же обволакивались кровью. Уже десятки рук тянули очкастого за ноги вниз, но он мертвой хваткой обеими руками обхватил проволоку.

Наконец удалось стащить его вниз вместе с двумя рядами колючей проволоки. Он уже не двигался, но расправа над ним продолжалась. Озверевшие люди ногтями разрывали рану на его спине. Лица у многих были перепачканы кровью.

Охрана за зоной все видела, но вмешаться, видимо, побоялась, даже когда обреченные в отчаянии обращались к ней за помощью.

Покончив с' обитателями барака, разъяренная толпа бросилась на кухню в поисках повара — стукача и вора. Он обкрадывал зеков и им же продавал украденные продукты. За счет зеков подкармливал лагерных придурков, надзирателей и урок, над которыми только что свершилось возмездие. Теперь пришла и его очередь. Нашли повара в котле с остатками баланды. Его, перепачканного овсяной жижей, выволокли на улицу. Грузное, раскормленное тело сотрясала мелкая дрожь.' Похоже, что от страха он наложил в штаны. Остатки баланды вместе с экскрементами текли у него по ногам. Ему приказали опуститься на колени и языком слизать натекшую лужу. Давясь и захлебываясь, он глотал зловонную жижу, а стоящие вокруг кричали:

— Вылизывай чище, сука!

Поняв, что покорность не спасет, он попытался бежать. Его повалили, били ногами, а потом принесли огромный камень и опустили на голову. Когда после я проходил мимо, камень был сдвинут в сторону, и место головы я увидел сплющенный диск. Сбоку выглядывал остекленевший глаз, придавая диску сходство с камбалой. Выдавленный из черепа мозг был поход на овсяную гущу.

Я не участвовал в расправе, даже не кидал камней, хотя те, на кого обрушился гнев массы наших зеков, были мне так же ненавистны.

Почти одновременно произошло восстание в спецлагере. Но там восставшие захватили лагерное начальство в качестве заложников.

В ясный день с крыши нашего барака был виден этот лагерь. Над одним из бараков несколько дней развевался черный флаг. Вскоре дошел слух, что к лагерю стянули воинские подразделения. Ветер стал доносить звуки выстрелов. Флаг исчез...

О том, что сделали с восставшими, мы так и не узнали. Поговаривали, что их уничтожили. Это было похоже на правду.

Постепенно лагерная жизнь входила в обычную колею. Надзиратели вернулись в зону. Возобновилась работа в шахтах. Все ждали перемен.

Василий Крамаренко написал письмо в Центральный Комитет партии. В нем было перечислено то, что, по его мнению, необходимо было сделать срочно — в первую очередь. Точное содержание всех пунктов я не запомнил, но смысл был таким: немедленно созвать внеочередной съезд партии, на котором разоблачить преступления Сталина;