С большим трудом достигнув королевского двора, Жанна д’Арк убеждает дофина начать решительные военные действия. Она обещает снять осаду с Орлеана, провести Карла для коронации в Реймс и полностью изгнать захватчиков с французской земли.
За исключением внешних контуров биографии Орлеанской девы — так прозвал народ Жанну после ее победы под Орлеаном — многое в ее истории легенда или полулегенда.
Вдохновленные мужеством девушки, французские войска во главе с Жанной одерживают одну блестящую победу за другой Города открывают перед ней свои ворота… К ее армии присоединяется городское народное ополчение и крестьянские отряды. В июне 1429 года Жанна д’Арк ведет дофина для коронации в Реймс. Но «для королевской и аристократической партии крестьянская девушка была… бельмом на глазу»[14]: французские феодалы напуганы размахом народного движения и ростом популярности Жанны д’Арк. Во время сражения при Компьене, перед Жанной, отбивавшейся от врагов, предательски закрыты городские ворота, и она попадает в плен к бургундцам, которые продают ее англичанам.
По приказу неприятеля католическая церковь начинает позорный процесс против национальной героини Франции, обвиняя ее в ереси и колдовстве, чтобы очернить в глазах народа.
30 мая 1431 года, в безоблачный весенний день, свершилось одно из самых мрачных преступлений средневековья: Жанна д’Арк была публично сожжена в Руане.
Этот исключительный трагический образ еще до Шиллера привлекал литераторов. И по-разному ими трактовался. Так, во Франции в XVII веке известна была эпопея поэта Шаплена «Девственница», или «Освобожденная Франция». Она была написана по заказу кардинала Ришелье, и народная патриотка предстала здесь в виде боговдохновленной спасительницы престола, этаким эталоном верноподданного, всегда готового пожертвовать жизнью ради своего монарха. С искрометным остроумием разоблачил эту реакционную легенду, созданную в интересах французского двора, великий просветитель Вольтер в своей сатирической поэме «Орлеанская девственница». Но, осмеивая поповско-монархическую фальсификацию подвига Жанны д’Арк, Вольтер изобразил в столь сниженном виде и самое героиню, что во Франции даже слово «девственница» на долгие годы стало восприниматься как нечто неприличное.
Широкой популярностью пользовалась эта поэма в Германии. И, в частности, при веймарском дворе. Мало интересуясь критическим содержанием вольтеровской поэмы, немецкие «ценители искусства», подобные Карлу Августу и его приближенным, смаковали гривуазные пассажи «Орлеанской девственницы».
Шиллеру особенно омерзительно было это аристократическое «вольтерьянство» на немецкий манер.
Быть может, поэт видел в нем, кроме свидетельства душевного цинизма веймарского «высшего общества», еще и своего рода уродливую моральную компенсацию за поражения, которые терпели немецкие князья от наполеоновских армий: желание осмеять национальную героиню французского народа.
Чтоб высмеять величье человека,Тебя насмешка затоптала в прах.
Да! Чистое чернится не впервые,И доблесть в прах затоптана стократ.Но не страшись! Еще сердца людскиеПрекрасным и возвышенным горят, —
пишет Шиллер в стихотворении «Орлеанская дева», которое он предпосылает своей драме.
С Вольтером и его вельможными почитателями, а также с реакционными романтиками иенской школы, увлеченными средневековьем и утверждавшими некую таинственную непознаваемость «народной души», вступает в бой Шиллер своей новой драмой.
Его не страшит ни то, что насмешка прилипчива и рыцарственная защита осмеянной героини может раз и навсегда создать ему в глазах веймарского двора репутацию старомодного чудака или, чего доброго, недостаточно патриотически настроенного писателя.
Он не привык оглядываться на сильных мира сего, на общественное мнение, диктуемое прихотями моды, — не хочет оглядываться на них и на этот раз.
Он руководствуется только своими нравственными побуждениями. И, как всегда, взяв в руки перо, идет на бой с поднятым забралом.
О как отличен был патриотизм поэта от тупого пруссаческого солдафонства карлов августов и от национализма реакционных романтиков!
Именно теперь, во время войны Наполеона с коалицией монархических держав, видит Шиллер свою цель в том, чтобы реабилитировать исторический образ национальной героини Франции, противопоставив тем самым патриотизм народа преступным военным авантюрам правителей.
Всего лишь через два дня после премьеры «Марии Стюарт» Шиллер делится с другом замыслом нового произведения.
Это будет драма о простой крестьянской девушке, о народной героине, истинно романтическая трагедия, как понимает ее Шиллер; в ней оживет не только история подвига Жанны д’Арк, но и народный вымысел, фантастика, не отделимая от этого образа.
В июле Шиллер просит Кернера прислать ему материалы о процессах против ведьм и всевозможные старинные книги о колдовстве («…В сочинениях на эту тему нет почти ничего, что было бы хоть мало-мальски поэтично; Гете тоже говорил мне, что не нашел в книгах ничего интересного для своего «Фауста». То же и с астрологией; просто диву даешься, каким плоским и грубым шутовством так долго занималось человечество…») и уже 2 августа сообщает Гете, что познакомился с «целой литературой» об эпохе Жанны д’Арк.
С особым душевным подъемом трудится Шиллер над своей «романтической трагедией». Он неоднократно говорит во время работы, что испытывает горячую симпатию к своей героине. «Сам сюжет согревает меня, — пишет он Кернеру в январе 1801 года, — и драма эта в большей степени льется из сердца, чем предшествующие, где рассудок должен был бороться с материалом».
Как знаменательно это признание! В простой крестьянской девушке, вдохновленной на подвиг бедствиями своей страны, Шиллер нашел, наконец, героя, нравственная красота которого совпадает с его ролью в истории.
Этот подлинно высокий герой не нуждался в какой-либо искусственной идеализации, подобной той, к которой прибегал поэт, создавая своего Макса Пикколомини или просветленную Марию Стюарт пятого акта драмы. Он был истинно прекрасен, прекрасен своим патриотическим подвигом.
Но, ощущая особое качество самого жизненного материала, к которому он обратился на этот раз, Шиллер все же счел нужным внести в него некоторые изменения.
Следуя своим представлениям о том, что в основе трагедии должен лежать морально-этический конфликт, поэт привносит его и в судьбу своей героини. Шиллеровская Иоанна убеждена, что само небо повелевает ей во имя высокой чести спасти от неприятеля свою страну, отказаться от личного счастья: она не должна знать любви, никогда не будет у нее семьи и своего очага…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});