И обратилась девушка к Прон Мыну с такими словами:
— О Прон Мын! Скоро Син Мын войдет в хижину, беги же отсюда быстрее!
— Куда мне бежать? Где спрятаться понадежней?
— Видишь вон ту большую корзину из-под риса? Садись, я тебя ею накрою.
— Ладно, пусть будет по-твоему.
Прон Мын присел, а девушка ловко накрыла его корзиной. Юноша боялся ногою двинуть, рукою шевельнуть, не кашлял, дышать и то боялся, чтобы его не слышал Син Мын. А тот к хижине подошел и крикнул:
— Эй, кто там? На зов откликнитесь!
На крыльцо вышла девушка, та, что сторожила поле.
Молвил Син Мын:
— Жажда меня извела, пожалей богатыря, дай воды напиться. Я из похода возвращаюсь домой, мы ходили рубить чудо-тростник, что зовется гуон.
— Если ты гость добрый, войди в хижину, я дам тебе воды вдоволь и все, что ты пожелаешь.
— Ничего мне от тебя не надо, я только напиться хочу, — отвечал ей Син Мын.
Молвила тогда девица:
— Вот тыквенная бутыль с водой, напейся, о путник.
Син Мын вошел в хижину, взял у девицы тыквенную бутыль и стал пить глоток за глотком, а когда напился и хотел уйти, девушка его за руку крепко взяла и сказала:
— Не спеши, успеешь покинуть мой дом. Сейчас я рису сварю, чтобы в дальней дороге силы твои не иссякли. Ты ведь голоден, я знаю.
Молвил в ответ Син Мын:
— Боюсь, что стемнеет, пока ты рис сваришь.
— Не бойся, не стемнеет, — сказала девица. — Я мигом сварю.
И Син Мын остался, чтобы отведать рису. Девушка взяла медный котел, весь в латунных заклепках, потом принесла еще котел с узорчатым дном. Закипела вода — будто водопад зашумел, с горных вершин низвергаясь, стала она рис высыпать — будто ливень в лесу застучал по листьям, закипела вода и поднялся пар, как туман в седьмую луну. Вот и сварился рис, и девушка подала его гостю. Рис этот был на удивление бел, словно цветок эпанг, каждая рисинка на блюде отдельно лежала.
Молвила девушка:
— О Син Мын, отведай риса вместе со мною.
![]()
И сели за трапезу богатырь и девушка, чтоб риса отведать из одного блюда. За едой забавлялись, шутили. Спросил богатырь, как девушку звать, из какого она рода. Сказала девушка, что звать ее Хэбиа Плао, потом богатыря спросила, как звать его. Съели они рис, потом за курицу принялись, которую Прон Мын с собою принес. Сидели они так, пировали и были как две пташки, что согласно щебечут в гнезде или порхают на дереве среди спелых плодов. Девица протянет руку за рисом и Син Мын с того же места рису себе положит. Глядят они друг на друга, улыбаются, а потом вместе смеяться стали. Над тем, что далеко и что близко, смеялись, смеялись, глядя в глаза друг другу, смеялись шутя и смеялись всерьез, смеялись, как брат с сестрой и как девушка с парнем. Наелся Син Мын и к воде потянулся, но Хэбиа Плао сказала:
— Поешь еще рису! Не стесняйся, гостем себя не чувствуй в этой хижине.
— Я уже сыт, — отвечал Син Мын.
— Что же ты так мало ешь? — удивилась хозяйка.
И молвил Син Мын ей в ответ:
— У меня ведь живот, а не пустая корзина, жадно раскрывшая пасть, не пустая сума, которую можно снедью набить, я не лань, не олень, которые могут жевать беспрестанно. Должен меру знать человек в питье и еде.
Хэбиа Плао взяла медный таз, наполнила его водой до краев и подала Син Мыну:
— Вот вода, утоли свою жажду! Не выпьешь до дна — я тебя не отпущу, здесь оставлю. Если хочешь вернуться в родные края, листьев нарви и воду попробуй в них завернуть, чтобы отнести ее старой матери и отцу. Сумеешь это сделать — я тебя отпущу в родные края.
В ответ Син Мын так ей сказал:
— Какая утроба может вместить целый таз воды?
Девушка опять ему говорит:
— А ты пей, может, доберешься до дна.
Не стал Син Мын перечить, не захотел ссориться. Но, как ни старался, выпить всю воду не смог. Самая малость все же осталась в тазу.
Говорит Син Мын:
— Выпил я ровно столько, сколько могу, больше мне не под силу. Не надо неволить меня, о сестра!
— Значит, не можешь ты осушить таз?
— Нет, не могу, вылей, сестра, то, что осталось на дне!
— Нельзя выливать! Раз не выпил, заверни воду в листья и унеси домой.
Стали браниться Син Мын и красавица Хэбиа Плао, он мало слов говорил, она — много. Не стерпел тут Син Мын и крикнул:
— К чему мне вода? Ее и в материнском доме хватает!
Схватил он таз с водою и кинул, стукнулся таз о стропила, отлетел в сторону и упал прямехонько на ту корзину, в которой затаился Прон Мын. Вода дождем пролилась. Вымок Прон Мын, будто мышь. Гнев его обуял, выскочил он, корзинку отбросил и заорал во все горло:
— Что вы тут замышляете? Почему творите бесчинство? Наелись рису до отвала, наполнили утробу водой, а теперь вздумали меня поливать!
Крикнул так Прон Мын и, не помня себя от ярости, подскочил к Син Мыну, чтобы помериться с ним силой. Вцепились они друг в друга и стали метаться по хижине. Син Мын поднатужился, схватил врага, поднял и бросил на землю. Потом сам за ним спрыгнул. Но только хотел кинуться на него, как Прон Мын поднялся и крепко схватил Син Мына. И стали они теперь бороться посреди поля, где рис поспевал. Хэбиа Плао не знала, что и делать. Но тут увидела, что у Прон Мына трясутся руки, и спросила:
— Выходит, одолел тебя Син Мын?
Только она это сказала, как видит, что Син Мын задрожал, будто тонкий побег на свирепом ветру. И опять спросила Хэбиа Плао:
— Выходит, одолел тебя Прон Мын?
Хотела она разнять богатырей, да подумала, что не под силу ей, женщине, друг от друга оттащить двух мужчин, у которых силы больше, чем у буйвола. Только и осталось ей, что забраться наверх, в хижину, и оттуда смотреть, чем дело кончится. А Син Мын тем временем оттеснил врага туда, где самый лучший рис созревал. И там, где, друг в друга вцепившись, они проходили, где дрались друг с другом, от посевов лишь пыль да труха оставались. Куда бы в схватке они ни бросались, гибли посевы, как гибнут поля под ногами слонов, которые с горных вершин устремились грозной лавиной в долины, чтоб пожевать сладкой травы; земля под ногами у молодцев трескалась, как лопаются коробочки с хлопком. Когда увидела Хэбиа Плао, что вытоптаны посевы и поле погибло, села она и стала плакать. Выплакала она все слезы, а богатыри между тем в еще большую ярость пришли и, вцепившись друг в друга, метались по полю. Хэбиа Плао залезла на самое высокое дерево и стала звать Ти Мэре, начала призывать своего родного брата:
— О мой старший брат Ти Мэре! Возвращайся скорее домой. Поспеши к моей хижине! Беда грозит нашему полю, у меня, у девушки, сил не хватает горю помочь. О старший брат, возвращайся скорее!
А Ти Мэре был в тот час в гостях у друзей, в киньском селенье. Услышал он зов младшей сестры и говорит:
— О други мои: ты, господин Кук, и ты, господин Кай! В доме моем беда приключилась. Не ведаю, что и делать. Сердце мое трепещет, и печень дрожит. Не каждый год такое бывает со мною, други! О господин Кук, о господин Кай, вы оставайтесь, а я возвращаюсь домой.
Говорит тогда один из друзей:
— Возвращайся, о друг! Плохо, коли девушка в доме остается одна.
И приготовил он тотчас соли, вина, украшений богатых, нарядов красивых, чтобы все это Ти Мэре в дар передал сестре. И простился Ти Мэре с друзьями, в путь поспешил. То он шел, то бежал, множество рек переплыл, множество холмов одолел, столько, что и счесть их не мог. Он не бежал, а несся вскачь, он не бежал, а летел. Вот и поле родное, и смотрит Ти Мэре — в хижине, возле столба, Хэбиа Плао сидит, горько плачет. Спрашивает тогда Ти Мэре:
— Отчего ты плачешь, сестра?
Отвечает Хэбиа Плао:
— Большая беда приключилась, несчастье стряслось большое. Взгляни, все наши посевы погибли, разорили поля наши.
Окинул Ти Мэре взглядом поле, видит: зерном налитые колосья риса, бананы, тыквы, сахарный тростник — все истоптано, все в пыль и труху превратилось, будто их в ступе пестом истолкли. Спрашивает Ти Мэре:
