Читать интересную книгу Тигр, тигр, светло горящий ! - Михаил Савеличев

Все эти печальные обстоятельства и осложняли и облегчали мой замысел. Усложняли потому, что без своих, снятых на Европе, материалов я был как без рук, это все равно, что вместо книг сочинять к ним аннотации и издавать миллионными тиражами. Облегчали в том смысле, что никакое написанное слово не задевает сильнее, чем увиденное.

Вы привыкли к жвачке, милые мои интеллектуальные овечки? Вы ее получите.

(Ванна переполнилась и вода щедрым потоком изливалась на кафельный пол и на меня. Вода. Везде снова была вода.)

… Мы были похожи на щенят, которых только что пытались утопить, засунув всех в холщовый мешок и бросив в ледяную воду. Но мешок по счастливой случайности развязался и пищящая собачья братья, руководимая основным инстинктом самосохранения, выплыла на поверхность реки и добралась до берега.

… Мы были также мокры, напуганы, жались к друг другу и не верили в свое счастье. Но в отличие от собачек, которые бы уже через пять минут забыли о произошедшем и, согревшись о теплые мохнатые бока своих братьев и сестер, отряхнувшись и сбросив дождем речную воду со своей шерсти, принялись бы весело носиться по берегу, тряся висячими ушами-лопухами, кататься по нагретому солнышком песку, рычать и гавкать на нахальных больших чаек, бороться друг с другом и жадно лакать воду, не помня, что в ней их пытались утопить, и захватывая ее широким языком-лопатой, брызгаясь во все стороны слюной и поводя по сторонам глазами, прикидывая что бы еще сотворить в порыве своей щенячьей радости, мы долго не могли преодолеть потрясение, раз за разом прокручивая мысленную пленку-воспоминание, заново припоминая свои видения и заново переживая тот страх, который нам довелось сейчас пережить и не находя в себе сил положить конец этому бесконечному и мучительному процессу, словно человек, который в порыве мазохизма снова и снова сдирает с чуть поджившей раны тонкую коросту, испытывая при этом странную смесь боли и удовольствия одновременно.

Хотя это были только мои ощущения, я беру на себя смелость говорить «мы», так как я в эти и последующие минуты ощущал себя членом одного братства и в данный момент у меня не было ближе людей, чем те с которыми я делил общий страх, воспоминания и тепло тел. Мы не могли видеть ни лиц, ни глаз друг друга, но я был уверен, что на них застыло одно и то же ощущение ирреального ужаса. Я называю его ирреальным потому, что никто из нас не смог бы объяснить действительную причину его породившую. Что было в глубинах? Я не видел и, скорее всего, не видел никто. Может быть там ничего и не было. Так, в фильмах ужасов наибольший испуг вызывают не эпизоды, когда монстр появляется на сцене, а само ожидание этого, подогретое соответствующей музыкой и монтажем кадров. Никто и ничто не может испугать человека так, как он сам себя. Страх, таящийся в генах и подсознании человека, вырвавшись из-под слоя воспитания, образования, веры и агностицизма, уничтожает в нем все человеческое, превращая его в мезозойскую землеройку, при малейшей опасности бегущей, не разбирая дороги, забывающей в этот момент все, что так недавно ее привлекало — вкусная еда, уютная норка, приятно пахнущая самка, пищащие и просящие еды и заботы детеныши.

Хоть убей, но я не мог вспомнить и подробностей нашего бегства — ни как мы бежали, ни сколько нас было, ни как мы попали сюда. Ничего не сохранилось в памяти. Здоровый инстинкт самосохранения — это хорошо, но порой он сильно вредит журналистской профессии.

Я огляделся. Нас было шестеро, сбившихся в одну кучу посреди небольшого помещения, скудно освещенного запыленной лампочкой, забранной в решетчатый футляр на низком, ржавом, покрытом водяным конденсатом, потолке. Капли, набрав воды, ржавчины и кусочков отколовшейся краски непонятного цвета, часто падали вниз, разбиваясь о металлический же пол множеством брызг, сливались в небольшие ручейки и утекали в зарешетчатые отверстия, видимо и предназначенные для этих целей.

В отличие от всего предыдущего я помню это так хорошо, что мог бы сосчитать количество капель, упавших с потолка за все время, пока мы приходили в себя. И это несмотря на то, что с тех пор прошло много лет, а воспоминания эти никак не назовешь приятными, скорее — трагическими. И приходиться удивляться тому, что память их сохранила в полном объеме, не приукрасив, не исказив, лишь уничтожив наиболее гадкие эпизоды, как это обычно с ней и бывает.

Человеческая память милосердно отсекает все то, чего стыдится, боится, ненавидит в себе ее обладатель, то, что он не хочет вспоминать ни при каких обстоятельствах, никогда, нигде и весь этот малоприятный мусор (с точки зрения человека) заметается в самые отдаленные темные уголки и под самые красивые диваны. Вспомните свое детство — пожалуй приятнее и милее нет занятия: каким я был(а) хорошим(ей) мальчиком(девочкой), какое время было тогда — веселое, беззаботное, как были все добры ко мне, какие друзья у меня были тогда (сейчас таких нет)! Что только не всплывает из памяти, что только не бередит ее до слез от тогдашнего ощущения бесконечного счастья, что только не снится до сих пор из тех давних детских воспоминаний! Лучший друг, девочка с белокурыми волосами, лучше которой не было на свете и которую ты любил первой детской любовью и боялся в этом признаться даже маме, первый неумелый поцелуй, холодное мороженное со взбитыми сливками и свежей клубникой в кафе на открытом воздухе под синем небом и ярким, жарким солнцем, от которого спасал огромный полосатый зонт, раскинувшийся над столиком, городское озеро, на которое всей гурьбой, под руководством одной из мам, ходили по выходным дням, по тенистым аллеям дубов, кленов, каштанов, мимо аккуратных коттеджей под красной черепицей, утопающих в розовых кустах за витыми оградами, с тропинками, выложенными розовыми плитками и гномами, поставленными на счастье.

И кажется, что ничто не омрачало эту райскую жизнь, эту идиллию. Но вы понимаете, что это не так. Жизнь даже в детстве — непростая штука. И в ней имеют место свои огорчения, разочарования. слезы и трагедии. Только близорукий поэт мог сказать, что:

В детстве было все по-иному,Да и время летело быстрей,Лучший день шел на смену другому,И никто их не гнал: «Поскорей!».

Непредвзято покопавшись в себе, вы, может с удивлением, а может и с удовлетворением обнаружите под этим красивейшим диваном с резными из кедра ручками, замысловато гнутыми ножками на бронзовых набойках, обитым темно-синим бархатом и покрытым пушистым персидским ковром — громадные кучи мусора, пыли, бычков и битых бутылок. Ты вспомнишь, как дрался с какими-то обезьяноподобными и тебе здорово от них влетело, как ты ссорился с лучшим другом и воровал у него фантики от жвачек, как пропорол о колючую проволоку руку и кровь хлестала из раны, а ты бежал в больницу, стараясь не потерять сознание и убеждал себя проснуться, чтобы этот кошмар исчез.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});