– Теперь понятно, кто толкал меня на все пакости… Бывало, и сам не хочу, а бес за шиворот тянул.
– Не все так однозначно, Макар Тимофеевич, – умильно парировал Виктор. – А на что вам молитва и пост дадены были? А дорожка в храм отчего быльем поросла? Ах, впрочем, о чем это я? Вы и молитв-то не знали… А свобода воли? Отчего вы о ней-то, родимой, не поминаете? Все-то у вас другие виноваты, а вы вроде как не при делах. Сядьте уж, и угомонитесь.
– Вот так всегда. Попробуй только рот раскрыть в свое оправдание, – обиженно засопел Булкин.
– Итак, сейчас, лишь для соблюдения процедуры, я подтверждаю ваши грехи и повторно зачитываю приговор. Садитесь и вы, госпожа Худова. Перейдем к господину Травину Родиону Николаевичу. Встаньте, пожалуйста.
Со своего места приподнялся сорокалетний мужчина: высокий и стройный с русыми волосами и пышными бакенбардами. Одет он был скромно, но опрятно.
– Представляю вам Травина Родиона Николаевича, мелкопоместного дворянина, преподавателя русской словесности, – немного торжественно проговорил Виктор. – Итак, Родион Николаевич работал у нас учителем в одной из Санкт-Петербургских гимназий, в институте Благородных девиц императрицы Марии, он сменил несколько женских гимназий в разных городах, а после преподавал в кадетском корпусе. Потом вынужденно перебрался в Казань и работал в сиротском приходском училище. Во время своей пятнадцатилетней службы он соблазнил и изнасиловал более десяти учениц старших классов, сожительствовал с медсестрами, прислугой, несколькими выпускницами и тремя пепиньерками[105]…. Вы спросите как? Как из розария, охраняемого сотней сторожей, можно вынести хоть одну розу? Нет, мы не можем усомниться в строгости нравов сиих заведений. Эти заведения до сих пор являются образцом целомудрия, кротости и душевной чистоты. Но на любое правило бывают свои исключения. Особенно легко обстояли дела в тех учреждениях, где находились на попечении сироты. Вот именно по сироткам и специализировался наш учитель словесности. Везде есть свои лазейки: полупансионы, сопровождение девиц в иные места учебы. Бывало, он навещал своих бывших учениц, работающих гувернантками. Иногда приглашал на прогулки пепиньерок из других институтов. А еще господин Травин любил прогуливаться возле сиротского женского училища, а после и женской гимназии. Остальное было делом техники: подарки, посулы, взятки нечистоплотным воспитательницам. Чтобы те разрешили хоть глазком взглянуть на раздетых курсисток, а иногда и дать возможность, навестить сироту, принести ей гостинцев. Дождаться ее выпуска из учебного заведения и… соблазнить. Что поделать! Любил наш учитель молодую плоть. И вот итог. Он ломал неокрепшие, «восторженные» души малолетних дурочек. Предпочитал связи с девицами из обедневших семейств. С ними было проще, не правда ли, господин Травин? За них порой и заступиться, было некому.
Травин сделал какой-то протестующий жест рукой и поднял удивленные брови.
– Да-да, господин Травин, ни полиция, ни судебные, не иные контролирующие или попечительские органы ничего не знали о ваших, так сказать, «художествах». Вы отлично маскировались! Из вас вышел бы отменный шпион. Молчали, и запуганные вами, девицы. Но нашему Ведомству было известно все! В конце своей славной карьеры наш герой стал неравнодушен к юношам и занимался развратными действиями с двумя переростками-учениками из сиротского приходского училища… Умер случайно, попав под взбесившуюся лошадь. Вы согласны с обвинением, господин Травин?
– Да, согласен, – обреченно прошелестел Травин.
– Ничего себе, в славную компашку я угодил! Да, с этим дядей надо держать ухо востро, а зад попоной лошадиной прикрывать, иначе нельзя… – фыркнул Булкин.
– Вы не в моем вкусе, господин хороший, – запальчиво ответил Травин.
– Но-но-но, кто же вас ученых разберет? Сидит, сопит в тряпочку! Знавали мы таковских тихонь безглагольных! Вам сегодня нравится арбуз, а завтра вы за свиным хрящиком ручонку тянете. Уж лучше мы подальше от таких, да и зад при вас наклонить не отважимся, – язвил Булкин.
– Итак, господин Травин, так же, как и предыдущая персона, приговаривается к прохождению учебных и практических занятий в Аду и наказанию за свершенные им грехи и прегрешения. Садитесь, Родион Николаевич.
– Ну вот, мы и подошли к вам, милейший. Встаньте, господин Булкин! – проговорил Магистр с ухмылкой на губах.
Высокий и полный Булкин поднялся с места. Он походил на нашкодившего школяра. Несмотря на серьезность ситуации, казалось, он готов выслушать все обвинения в свой адрес, а после легкомысленно сбежать на вольные луга, да под сень раскидистых дубрав.
– Булкин Макар Тимофеевич, купец третей гильдии, двадцати пяти лет от роду… – стараясь говорить бесстрастно, произнес Виктор.
– Я во вторую гильдию прошение подавал, – с гордостью встрял Булкин, – у меня же того, торговля-то сукнами хорошо шла… Две суровские[106] лавки я держал.
– Я продолжу. Уроженец города Рязани. Умер во время кулачной драки. Был женат, имел двоих детей. Но регулярно изменял собственной жене. Посещал дома терпимости, участвовал в пьяных дебошах и развратных оргиях. Изнасиловал кухаркину дочь, модистку, десять белошвеек. Одна из них – Татьяна Колосова, впоследствии из-за позора, вынуждена была покончить с жизнью, посредством утопления. Имел восемь любовниц на стороне. Участвовал в тайной похотливой лотерее, где покупал себе малолетних крестьянок, сожительствовал с оными, а после бросал на произвол судьбы. Иначе говоря, прогонял их на улицу. Любовница по имени Христина Скудоумова была беременна от Макара Тимофеевича и совершила аборт. Ну вот, кажется, все… Вы согласны с обвинением, господин Булкин?
– Танька не из-за меня утопла! – выпалил Макар. – Она плавать не умела, а в реку полезла, да туда, где дно плохое.
– А вам не приходило в голову, отчего она, не умея плавать, вдруг в нее полезла?
– Нет, не приходило.
– Не оттого ли, что накануне вы с ней объяснение имели, в котором обругали ее матерно и сказали, что не любите?
– Я что, всех, с кем сплю, любить должон? Я жену свою люблю и дочек. Зачем мне какая-то белошвейка кривая?
– Отчего вы так-то не считали, когда соблазняли ее?
– А шут его знает? Бесы путали!
– Кого надо бесы не путают, а иные и самого беса вокруг пальца обведут… А Христина Скудоумова?
– Я ее не заставлял аборт делать. Я мог бы, и помогать – дите растить.
– Умертвили дите ваше. Акушерка пьяная за два целковых сделала свое дело. А ведь убиенный младенец был вашим единственным сыном. Он должен был стать в будущем известным врачом.