Читать интересную книгу "Испорченный король - Ноа Хоуп"

то и дело проваливалась во тьму, теряя сознание, а затем снова возвращалась в этот кошмарный мир. Мне не хотелось ничего, кроме как перестать чувствовать и не вспоминать Доменико. Быть в сознании, понимать происходящее, было слишком больно. Каждое воспоминание отдавалось в груди острой, пульсирующей болью. Но где-то в этом мучительном промежутке между сном и реальностью ко мне пришёл Игорь.

После того как я отключилась у ресторана, я пришла в себя в самолёте. Резкий запах топлива, гул двигателей, тесное пространство – всё это усиливало тошноту и головокружение. Пётр, конечно, не упустил возможности поиздеваться надо мной, и напомнить в очередной раз, какое я ничтожество, как низко я пала. Его слова были как соль на открытую рану, каждое из них вызывало новый приступ боли. К счастью, я снова вырубилась, не в силах вынести эту пытку.

В следующий раз я проснулась уже в каком-то доме. Это место было для меня незнакомо, но мне было глубоко всё равно, куда, зачем и для чего меня сюда доставили. Моя душа была пуста, равнодушна ко всему.

Но когда в комнате появился Игорь, с весьма недовольным, раздражённым выражением лица, я поняла, что в какую бы игру все эти ублюдки, в том числе и Доменико, ни играли, для меня она не означала ничего хорошего.

– Проснулась, наконец? – язвительно протянул он, окинув меня презрительным взглядом. – Честно говоря, я не думал, что мы увидимся так скоро. Но в мой план не входило появление этого итальянского выродка… в которого ты, я смотрю, втрескалась по уши, не так ли?

– Пошёл к чёрту! – прошипела я.

– О, бедняжка Настенька! – расхохотался придурок. – Неужели ты всерьёз думала, что если раздвинешь ноги для Моррети, то он так просто в тебя влюбится и поможет вернуть дочь? Глупая девчонка. Кстати, так уж и быть, сжалюсь над тобой – с Раей всё хорошо.

– Где она? – крикнула я, в душе вспыхнул огонёк безумной надежды. – Я могу с ней увидеться? Пожалуйста…

– Нет. – холодно отрезал он. – Ты только хуже сделаешь. Да и к тому же ты не справилась с нашим соглашением. Впрочем, почку забирать я, так уж и быть не буду.

– Тогда что я здесь делаю?! – голос сорвался на крик, волна отчаяния грозила поглотить меня целиком. – Хочешь снова отправить меня в рабство?

– Нет, ты доказала, что не сможешь справиться с этим. – он покачал головой. – И я пока не придумал, что с тобой делать. Но я никуда не тороплюсь, так что ты пока побудешь здесь. Подумай над своим поведением.

– Что я могу сделать… чтобы увидеть дочь? – прошептала я, чувствуя, как слёзы снова подступают к глазам.

– Понятия не имею… – он пожал плечами, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на… раздумье? – Ты не так уж и полезна, как оказалось. Я даже не могу выдать тебя замуж, тем более после того, как с тобой поигрался Моррети. Никто не захочет себе использованную игрушку итальянского отродья. Хотя… – он окинул меня плотоядным, оценивающим взглядом, от которого меня передёрнуло. – Я мог бы сделать тебя своей любовницей. На сколько мне помнится, нам было хорошо вместе. Может быть, тогда ты сможешь доказать свою ценность. И, возможно, заслужишь право видеться с дочерью.

От его слов меня замутило. Стать любовницей этого… чудовища? После того как он отобрал у меня всё?

– Я скорее убью себя, чем позволю тебе снова прикоснуться ко мне. – прошипела я, каждое слово было пропитано ядом ненависти и отвращения.

Игорь рассмеялся, коротким, презрительным смехом, полным цинизма и безразличия.

– Не будь глупой, девочка. Мне не нужно твоё разрешение, я могу взять тебя и силой. Впрочем, ты мне не настолько интересна. Найдём тебе другое применение…

Он развернулся и вышел из комнаты, оставив меня одну в этом холодном, чужом доме, в плену отчаяния и безысходности. Я обхватила себя руками, пытаясь согреться, но холод проникал глубоко внутрь, сковывая душу ледяным панцирем. Слёзы текли по моим щекам, но я уже не чувствовала ни их вкуса, ни боли. Внутри была лишь пустота, чёрная, бездонная пропасть, в которую я медленно падала, не видя ни конца, ни края.

Что мне делать? Как вернуть свою дочь?

Эти вопросы, как назойливые мухи, кружились в голове, не давая покоя, разрывая на части моё истерзанное сознание. Я была сломлена, разбита, раздавлена. И возможно, стресс взял своё, поэтому я снова провалилась во тьму.

Периодически я просыпалась, когда в комнату заходила горничная и приносила мне еду, или чтобы помочь мне с элементарными потребностями, но потом снова засыпала, погружаясь в забытье, которое было единственным спасением от этой невыносимой реальности. Дни тянулись один за другим, сливаясь в бесконечную череду серых, безрадостных часов. Игорь держал меня в этой золотой клетке, как диковинного зверька, решая, что со мной делать дальше.

В моей голове то и дело всплывали слова Доменико, его странная просьба вспомнить, что он говорил мне в вертолёте. Но я никак не могла понять, как его заверения в заботе и обещания сделать меня счастливой должны были объяснить его чудовищный поступок.

До тех пор, пока однажды один из подручных Игоря не заявил, что теперь я буду работать горничной и смогу видеть дочь. Но только при одном условии: я не должна попадаться ей на глаза, и любое общение с ней категорически запрещено.

В тот момент меня осенило. Доменико вернул меня не для того, чтобы избавиться от меня, а для того, чтобы обеспечить мне возможность быть рядом с Раей, пусть даже и на таких ужасных условиях.

И если поначалу я была счастлива хотя бы просто видеть её издалека, украдкой наблюдать за ней, как она играет в саду, как звонко смеётся, как беззаботно бегает с другими детьми, ловя солнечных зайчиков, то с каждым днём боль разлуки становилась всё невыносимее, разъедая меня изнутри, как кислота.

Прошёл месяц с моего возвращения в Россию, и я просто не могла больше это терпеть. Рая… Моя Раечка… моя прекрасная, любимая девочка. Оыла так близко, всего в нескольких шагах от меня, и в то же время так бесконечно далеко. Между нами стояла невидимая, но непреодолимая стена, возведённая Игорем, из запретов, угроз и страха.

Но, кажется, удача, наконец, повернулась ко мне лицом.

Однажды, когда я обедала в саду, прячась в тени раскидистого дерева, чтобы меня никто