семьёй мастера над законом.
«Арвинд не оставит это просто так, - думал Визерис. - И правильно сделает. Чем Орису не угодила Серсея? Зачем было доводить её до самоубийства?!»
Его мысли блуждали далеко, вокруг таких странных слов, как этика и мораль. Он пытался встретиться с Ричардом, Джоффри и Аларрой, но его попросту не пустили к ним в шатёр.
- Приказ короля Ориса! - воскликнул стражник, а потом, чуть наклонившись, пока его сосед прикрывал их своей широкой спиной, прошептал: - С ними всё хорошо, лорд Визерис. Стараемся помогать, по мере сил. Даже выпускаем девочку погулять по шатру, пока никто не видит. Дети очень переживают за... - он отвёл взгляд, - за свою мать. Им... ещё никто ничего не говорил. А мы просто не можем, сами понимаете...
Визерис понимал. Он искренне поблагодарил стражников, которые, судя по безбородым лицам, были поклонниками веры в «Небесного Клинка». Таких среди солдат было очень много, даже несмотря на чистки, которые периодически проводил король. Даже в походе Орис умудрялся находить время на проверки лагеря и периодически находил предателей. Мнимых или нет, Визерис не знал.
Думы не отпускали голову молодого мужчины, а собственный кумир — юный король, предотвративший заговор против самого себя, всё чаще начал казаться не справедливым и благородным монархом, отправившимся карать изменщиков, а... подлым убийцей.
Неприятное чувство, крайне плохое... Визерис стремился от него избавиться, но... оно лишь росло. К счастью, его статус был достаточно плавающим и парень мог без всякого вреда для репутации общаться как с лордами, так и с простыми солдатами, а потому он рыскал по войску, пытаясь собрать разбитый образ воедино.
Впрочем, не только это напрягало его. Он невольно заметил, как сильно изменился Малый совет, который король взял с собой. Замены происходили почти каждый день, как и изменения ближнего круга самого Ориса. Казалось, король сам не знал, чего именно хотел. Баратеон мог вполне логично обосновать исключение кого-то из лордов, а на следующий день вернуть его обратно. Это вызывало вопросы, но сам юноша казался неизменно спокойным и уверенным в собственных силах, так что ситуацию списывали на блажь короля.
Неизменным оставалось одно — его, Визериса, присутствие во время большинства совещаний. Хотя никто им особенно не интересовался, нелепая значительность собственного положения давила Таргариена. Иногда, в моменты усталости, он смотрел на Ориса и испытывал чувство отстранённости. Дымка нереальности развеивалась, и уверенный король представал таким же уязвимым, как окружавшие его воинственные лорды, но куда более одиноким.
В такие моменты Визерис понимал, что Баратеон, каким бы гением ни казался, на самом деле смертен. Он — человек. Человек, который замахнулся на легенду. Точнее — не просто замахнулся, но и нанёс самый болезненный и коварный удар. Подлый, грубый, бесчестный...
В этом ли кроется его смысл? Унизить своего оппонента, показать, что тот не является Богом, как принято считать среди его последователей?
В такие минуты Визериса охватывал странный пыл, заставляющий вновь и вновь бродить среди войска, бессмысленно проверять людей и общаться с ними на самые разные темы. Как ни странно, это создало ему репутацию серьёзного и вдумчивого человека, искренне переживающего за солдат и помогающего им по мере возможности.
Так ли это?
«Нет! - с улыбкой думал Таргариен. - Такое не про меня. Я просто двигаюсь по инерции, без направления и цели, пытаюсь найти себя и своё место в жизни. Пожалуй... это можно назвать переосмыслением, через которое я прохожу, посредством своих суматошных действий».
Верно. Слишком долго он жил, будто во сне, следуя по течению. Плыл вперёд, но никогда никуда не добирался. Всё изменилось рядом с Орисом, но в какую сторону? Тянет ли новый король его на дно? У Визериса создавалось именно такое ощущение. Ощущение распутья и выбора, который изменит всю его жизнь.
Бывало, что Таргариен вспоминал былые дни, когда всё было мирно и спокойно, когда они дружной группой сидели в дворцовом крыле принца, общаясь на всевозможные темы. Любые! Не было никаких ограничений!
Как же они с Реймунтом, младшим сыном короля Роберта, любили дразнить надменного Ориса! И ведь наследник трона подыгрывал им! Сколько забавного находили они в его притворной слабости! И это самое меньшее из того, что они утратили.
То время... Оно было так не похоже на то, что происходит сейчас... С этим вымученным величием и пафосом, которое, стоит рассмотреть его ближе, готово обернуться пылью. Тогда на их обедах царил смех, шутки и взаимоуважение. Теперь они пируют с призраками.
Орис... он изменил всё. Он был королём, гением, способным раскрыть любой заговор, готовый за пару секунд увидеть ловушку, хитроумно спрятанную ото всех, кроме него. И всё же, каким-то образом он оставался тем Орисом, из его памяти: обычным, хоть и умным мальчишкой, придумывающим план, как им отвлечь слуг, чтобы суметь своровать лимонные пирожные.
Конечно, они все знали, что он станет будущим королём, но никто не думал, что его правление обернётся такими тяжёлыми временами. Была ли в этом вина самого Баратеона? Быть может, он кровавый тиран, как говорят его противники, готовящие заговоры в столице? Как утверждает Филипп Йордан, поднявший в Королевской Гавани бунт, который вот уже четыре дня не могут подавить Золотые Плащи?
Быть может, король действительно требует слишком много? Слишком большого контроля и подчинения? Но как бы он это мог? Ведь подчинение измеряется величиной зазора между тем, чего требуют, и тем, что получают. Орис никогда не требовал чрезмерного. Все его указы были просты и понятны, просто так получилось, что весь мир поделился надвое.
Иногда Визерис шутил с ним, как в прежние времена. Словно и не было ужасного самоубийства Серсеи. Словно и не было ежедневной чистки войска, когда шпионы и «шпионы» вешались при всём остальном войске, крича и умоляя о милости. Они общались как прежде... Но затем вдруг проявлялась какая-то мелочь — спешно забежавший гонец с важными известиями, запоздалый лорд, по какой-то причине не успевший к совещанию, и Орис менялся на глазах. От него веяло невероятной силой, как будто он становился живым магнитом, притягивавшим на свою орбиту вещи незримые, но ощутимые. Даже голос его, казалось, менялся, становился властным и жёстким.
Более ста сорока тысяч солдат шли по Речной дороге. Они всё ближе подходили к границам Западных земель, всё чаще попадались им разведчики врага и всё больше король свирепствовал, начиная проводить массовые казни не только среди черни, но и знати. О, как же это пугало их! Иногда Таргариену казалось, что до бунта не