— Епископу придется потерпеть, — заворчал Пеллетье. — Нам понадобится дерево, чтобы сейчас же приступить к сооружению ambans и cadefalcs. Его дворец и трапезная — самый подходящий источник.
Раймон Роже вскинул руки в притворном отчаянии.
— Я не оспариваю твоих распоряжений, — засмеялся он. — Укрепления важнее епископских удобств! Скажи лучше, Бертран, Пьер Роже де Кабарет уже прибыл?
— Еще нет, мессире, но его ждут с минуты на минуту.
— Когда появится, пришли его прямо ко мне. Я бы хотел, если возможно, увидеться с ним до встречи с консулами. Из Терма или из Фу а нет вестей?
— Пока нет, мессире.
Чуть позже Пеллетье стоял, подбоченившись, посреди Кур д'Онор. Он был доволен: работа продвигалась быстро. Звенели пилы, стучали молотки, скрипели колеса телег, подвозивших дерево, гвозди и вар, гудели в кузницах пылающие горны.
Краем глаза он заметил спешащую к нему через двор Элэйс и нахмурился.
— Зачем ты послал за мной Ориану? — с ходу накинулась она на отца.
Тот ошеломленно оглянулся.
— Ориану? Куда послал?
— Я гостила у подруги, у Эсклармонды из Сервиана, в южной части города, когда туда вломилась Ориана в сопровождении двух солдат. Она заявила, будто ты послал ее доставить меня в Шато. — На лице отца она увидела неподдельное изумление. — Она правду сказала?
— Я не виделся с Орианой.
— Ты ведь обещал поговорить с ней о ее поведении в твое отсутствие.
— Не было времени.
— Прошу тебя, не думай, что это пустяки. Она что-то знает — что-то, что может тебе повредить. Я уверена.
Пеллетье побагровел.
— Я не желаю слышать, как ты клевещешь на родную сестру! Это зашло…
— Дощечка с лабиринтом принадлежит Эсклармонде, — выпалила Элэйс.
Он осекся, словно дочь ударила его.
— Что? О чем ты говоришь?
— Вспомни, Симеон отдал ее женщине, которая приходила за второй из книг.
— Не может быть! — выговорил он с такой силой, что Элэйс отшатнулась.
— Эсклармонда и есть третий страж, — заторопилась она, не давая отцу времени возразить. — Та сестра из Каркассоны, о которой пишет Ариф. И про мерель она знает!
— И твоя Эсклармонда утверждает, что она — страж? — требовательно спросил отец. — Потому что если так, то…
— Я не спросила ее напрямик, — сказала Элэйс и добавила: — Но это вовсе не глупо, paire. Она как раз такой человек, которого мог бы выбрать Ариф. Что ты знаешь об Эсклармонде? — спросила она, чуть помолчав.
— Знаю, что ее считают мудрой женщиной. И у меня есть основания благодарить ее за любовь и заботу о тебе. Ты говорила, у нее есть внук?
— Да, вернее, правнук, Сажье. Ему одиннадцать лет. Эсклармонда сама из Сервиана, мессире. Она перебралась в Каркассону, когда Сажье был младенцем. И по времени сходится с рассказом Симеона.
— Кастелян Пеллетье!
Оба они обернулись на голос слуги.
— Мессире, виконт Тренкавель желает немедля видеть вас у себя. Прибыл Пьер Роже, владетель Кабарета.
— Где Франсуа?
— Не знаю, мессире.
Пеллетье досадливо заворчал, покосился на Элэйс.
— Передай виконту, что я сейчас буду, — бросил он. — Потом разыщи Франсуа и пришли ко мне. Его никогда нет под рукой, когда он нужен.
— Хотя бы поговори с Эсклармондой! Выслушай ее. Я передам ей твое приглашение, — не отступалась Элэйс.
Пеллетье на мгновенье задумался и сдался:
— Дождемся Симеона, и тогда я послушаю, что скажет нам твоя мудрая подруга… — Он уже поднимался по лестнице, но остановился, договаривая на ходу: — Еще одно, Элэйс. Откуда Ориана знала, где тебя искать?
— Должно быть, шла за мной от собора Святого Назария, хотя… — Она осеклась.
У Орианы не хватило бы времени заручиться помощью солдат и вернуться так быстро.
— Не знаю, — призналась Элэйс. — Но я уверена, что…
Пеллетье уже уходил. Проходя по двору, Элэйс с облегчением заметила, что Орианы нигде не видно. И тут же замерла как вкопанная при мысли: «Что, если она вернулась туда?»
Элэйс подобрала подол и пустилась бегом.
Едва свернув на улицу, где жила Эсклармонда, Элэйс увидела, что опоздала. С окон были сорваны ставни, дверь выбита.
Эсклармонда, ты здесь?!
Элэйс вбежала внутрь. Мебель перевернута, ручки кресел прогнулись, как сломанные кости. Содержимое сундука разбросано по всему полу, угли очага кто-то пнул ногой, засыпав все кругом слоем серого пепла.
Она поднялась на несколько ступенек по лестнице. Солома, одеяла, тюфяки — все ложе перерыто, распорото. Нетрудно догадаться, что в перины тыкали копьями или остриями мечей.
Еще худший беспорядок царил в рабочей половине Эсклармонды. Занавес просто сорвали, пол усыпан черепками горшков, залит лужами лекарственных настоев и отваров — бурыми, красными, белыми. Пучки трав сорваны с потолка и втоптаны в цветную жижу.
Застали вернувшиеся солдаты Эсклармонду дома? Элэйс вернулась на улицу, надеясь узнать что-нибудь от соседей. Но все двери были заперты, ставни плотно закрыты.
— Госпожа Элэйс…
Сперва она подумала, будто ослышалась.
— Госпожа Элэйс!
— Сажье! — выдохнула она. — Где ты?
— Здесь, наверху.
Элэйс вышла из тени дома, подняла взгляд. В собирающихся сумерках она едва разглядела светлую копну волос и блеск янтарных глаз над крутым карнизом крыши.
— Сажье, — с облегчением улыбнулась она, — ты убьешься!
— Вот и нет, — ухмыльнулся мальчишка. — Я сколько раз так лазал. Я и в Шато Комталь могу по крышам забраться, и обратно тоже!
— Ну а у меня голова кружится на тебя смотреть. Слезай.
У нее перехватило дыхание, когда Сажье повис на руках и спрыгнул на улицу прямо перед ней.
— Что здесь было? Где Эсклармонда?
— Menina в безопасности. Она велела дождаться тебя. Знала, что ты придешь.
Оглянувшись через плечо, Элэйс втянула мальчика в пустой дверной проем.
— Рассказывай, — поторопила она.
Сажье с несчастным видом уставился себе в ноги.
— Солдаты вернулись. Я почти все слышал через окно. Menina догадалась, что они придут назад, как только ваша сестра доведет вас до Шато, так что мы спрятались в погребе. — Мальчик глубоко вздохнул. — Они очень спешили. Мы слышали, они ходили от двери к двери, выспрашивали о нас у соседей. Топали прямо у нас над головами, пол трясся, но люка они не нашли. — Голос у него задрожал, обычного озорства не осталось и следа. — Они все у бабушки перебили. Все ее лекарства.
— Я знаю, — мягко сказала Элэйс. — Видела.
Элэйс взяла мальчика за подбородок, подняла к себе его лицо.