Мех на животе белки бросовый, его беречь не надо. Некоторые охотники так и подвешивают потом стрелки на поясе, идут, белками мертвыми шелестят да постукивают. Крупную белку так не подвесишь, да и шкура у нее не та. А зеленая белка так и пострашнее волка будет. Даром что роста в ней два на три локтя, в хвое замрет – в упор не разглядишь. Что оленя, что человека под собой пропустит, а потом из-за спины наотмашь хлещет. Когти у нее выдвижные, по два крючка длиной в треть локтя на передних лапах. Мало что глаза выстегнет, так и глазные яблоки выковырнет. Сколько раз бывало: зазевается растяпа охотник, а уж и слепец ему пришел. Только и остается – приседать на корточки, слушая, как глазками его белка чавкает, мечом отмахиваться да к поселку родному ползти, где теперь судьба его до первого голода приживальщиком быть.
А всего-то надо: слушать лес в два уха – что летний, что зимний – да посвистывать иногда. У всякого зверя свой звук. Птица стрекотунья стрекочет, птица выбалдень кору долбит, белка шипит, голутва стонет, маркитва в хоботок дует, заяц жалуется, волк воет, кабан хрючит, кавыгра земляная журчит, варлук чвакает, а человек посвистывает. Да не всяким посвистом, а нужным, так что всякая тварь знает – погибель ее по лесу движется. Не нынешняя, так завтрашняя. Не завтрашняя, так будущая. А не будущая, так все одно обломится в каком-то колене. Одно плохо: другой человек может услышать, потому посвист посвистом, а все-таки лучше одними ушами обойтись. Белка-то ведь тоже боится, когтями кору ерошит, потроха урчащие ребрами жмет. Кыш, прорва зеленая! Не твоя эта ночь…
Не стал Зиди меч из ножен вынимать – вроде неплохая сталь, но не охотничье оружие. Лук стянул с плеча, тетивой позвенел, подождал, пока шорох из кроны раздастся, но не поддался зверь. Или стрелой не пуган, или голоден. Неужели придется чащу в стороне оставить? Не с ноги от нужной тропы крючить. И десятка лиг по холодному лесу не прошел Зиди, как высадил его Яриг из повозки на неприметной развилке, а уж стемнело. Конечно, бальскому сыну и темнота не помеха, на сучок-то глазом не напорется. Вот только какие уж тут прогулки по ночному лесу, если с хворью разминулся, да только отдышаться от разминки той не успел. Каждый шаг во всем теле отдавался, словно патокой засохшей был обмазан баль, которая вместе с кожей рвется. Ничего, обтерпится. Главное, что Яриг не сплоховал: и оружие какое-никакое для баль припас, и мешок соли выдал с деревянным ярлыком, чтобы за пешего дештского торговца сошел, и удачи пожелал, хотя и удивился, что хромота у его наемника пропала.
– На корчу я хромоту поменял, Яриг, – ответил Зиди через плечо, нож за голенище заправляя, да выпрямился тут же, – вот только зеркальце в той мене не числилось.
– А я-то думал, что у тебя память отшибло! – усмехнулся трактирщик, похлопав себя по груди. – У меня зеркальце. Древняя штучка. Я бальским клятвам верю, не сомневайся, да ведь и дело тебе нелегкое предстоит. А ну как не осилишь ты твердыни Креча? Должен же я хоть какую-то плату за старания получить? Ты не бойся, зеркальце твое ждать тебе в Деште будет. Что бы ни случилось, до весны его в оборот не пущу, а вернешься, вместе с мехом лучшего вина верну!
– Вот так они и богатеют, торговые души, – пробурчал баль и шагнул в лес, морщась от того, что вновь поклясться пришлось.
Не маловато ли одной жизни на четыре клятвы будет? Трактирщику одноглазому. Девчонке, что сохранить не сумел. Оборванцу, что еще в Скире в один день с прибытием плененного Эмучи появился в его клетушке, тенью проскользнул и напомнил о старом долге – о первой клятве, данной колдуну баль. О том и вспоминать не следует, пока бочонок с медом да Рич вернуть не получится. А то ведь так и придется клятвоотступником помирать. Есть ли горше доля, есть ли страшней позор для воина?
Понятия Зиди не имел, как будет девчонку из крепости бывшего хозяина вызволять. Ни разу с тех пор, как привез его Седд в Скир, не покидал Зиди проклятого города. Хотя и знал, что устроили себе многие скирские таны замки в древних бальских крепостях. Так ведь камни не деревья, к ним ключей и присказок даже у бальских колдунов нет. Куда уж рваться старому воину, кожа которого потрескалась, как голенище на ветхом пересушенном сапоге? Да что рассуждать, тут даже скулить поздно! Открыл рот – говори или ешь, по-другому рот не открывается.
Дорога не дорога, так, тропа узкая к замку Креча в стороне осталась. Едва Яриг повозку дальше тронул, Зиди к земле мерзлой припал, только что не обнюхал ее. Дня три как отряд прошел к замку. Пять всадников, не меньше, да и в самом замке, как слышал Зиди, Седд Креча всегда два-три десятка воинов держал. Никогда не доверяли скирские таны бальскому лесу, даже захватив древние крепости. Пять всадников к замку прошли, не с ними ли Рич? Ладно, не гадать, а идти надо. Десятка три лиг до замка, дорога прямая, так что можно и в чаще укрыться. Ушел Зиди в сторону, да вот едва отшагал за десяток, как на заразу эту древесную напоролся. Хорошо еще, зимний лес чуток. Летом, может, и не услышал бы, как страшные когти по ветвям клацают.
Потянул баль с плеча лук. Сколько лет-то уж стрелку не приходилось на ладонь класть, но умение растерять только вместе с рукой можно, а рука у него даром что не кожей, а коростой покрыта, не дрожит пока. Скользнула стрелка по большому пальцу левой руки, скрипнул тугой лук, задрожала тетива у щеки. Замер баль, подождал, пока в морозном небе за спиной из-за тучи яркая Селенга выползет, и застонал, как голутва стонет, когда линяет да шерсть о колючки иччи счесывает. Тут искры в кроне и вспыхнули. Открыла глаза белка, лакомый звук услышав, не удержалась. Вспыхнули искры и погасли, да только стрелка уже умчалась в темную крону, а уж звук особенный не обманул баль, нашла она цель. Затрещали ветки, и в мерзлую, едва припорошенную снегом хвою упало тяжелое тело. Вот уж без присмотра лес остался! Видано ли такое, чтобы белка древесная до четырех локтей вытягивалась? Ничего, для ворожбы лесной, что баль задумал, рост зверя значения не имеет. Теперь главное одежду с себя стянуть да осторожнее руками махать – раны гноем исходят, по живому отдирать придется.
Давно ли вот так же Зиди в зимнем лесу снимал шкуру с убитой зеленой белки? Двадцать лет прошло, не меньше. Та белка помельче была, и зима тогда выдалась снежной, да и сам Зиди не четой себе нынешнему казался. Тогда ему сила не требовалась, выше макушки она захлестывала. Тогда молодой бальский воин, победитель осеннего турнира в упражнениях с мечом и луком, новых ощущений искал. Могучее дерево хотел разбудить да собственную кровь с соками древесными смешать. Не успел. Гонец от Эмучи прибыл, призвал парня к храму. Только в храме колдуна не оказалось. Молодые жрецы Исс поклонились Зиди как равному и на узкую тропу направили.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});