Он подбадривал ее рукой и голосом, и снова они двигались вперед. По его расчету уже должно было быть около половины восьмого, и он знал, что оставшиеся мили пути они одолеют примерно за час. Карета уже должна была достичь Эндовер Корта, и он боялся думать о том, что там сейчас происходит.
Еще долгие полчаса, и он ощутил, как дыхание кобылы стало быстрым и отрывистым, он снова натянул поводья, на этот раз переходя на рысь. Болота оказались позади, и он выехал на дорогу, которую хорошо знал и помнил: она пролегала в десяти милях от Уинчема. Еще пять миль – как говорится, «полет ворота»… Он знал, что должен дать Дженни передохнуть, и остановив ее и спешившись, подошел к ее голове.
Ноги у нее дрожали, пот катился по атласной шкуре. Она, всхлипнув, сунула нос ему в ладонь. Он потеребил ее уши, похлопал ее, она любовно щекотала губами его щеку, начиная дышать ровнее.
Снова в седло, и снова вперед, снова скачка, едва касаясь земли.
Оставив Уинчем справа, Карстерз повернул на запад, потом на северо-запад, выехав на большую дорогу, ведущую в Эндовер. Осталось еще только две мили…
Дженни снова споткнулась и перешла на шаг. Хозяин похлопал ее по плечу, и она рванулась вперед.
Она была почти загнана и чувствовала это, но он все-таки понукал ее продолжать бег. Она преданно и отважно откликалась на движение его руки, хотя дыхание ее стало прерывистым, а большие добрые глаза затуманились.
Наконец, показались громадные железные ворота. Сквозь мрак Джек различал, что они плотно закрыты. Он натянул поводья и перешел на шаг, отыскивая место в живой изгороди, через которое могли бы пробраться они с Дженни.
ГЛАВА 27
Милорд входит через окно
Его милость герцог Эндовер подал знак лакеям, и Диана с упавшим сердцем увидела, как они удалились из комнаты, тактично прикрыв за собою двери. Она сделала вид, что поглощена персиком, и долго чистила его дрожащими немеющими пальцами. Трейси, откинувшись на стуле, разглядывал ее из-под полуопущенных век. Он наблюдал, как она доела персик, поднялась на ноги, остановилась, положив руку на спинку высокого резного стула. Затем обратилась к нему с наигранной беспечностью.
– Что ж, сэр, я поела и должна сказать, что очень утомлена. Прошу вас, проводите меня к вашей домоправительнице.
– Дорогая моя, – протянул он, – ничто не доставило бы мне большего удовольствия… разумеется, если бы она у меня была.
Она надменно подняла брови и осведомилась:
– Я полагаю, хотя бы служанка у вас имеется? Если я должна оставаться в вашем доме, я хотела бы удалиться и отдохнуть.
– Вы это сделаете, дитя, но всему свое время. Не торопитесь лишить меня вашего прелестного общества, – произнося это, он поднялся и взяв ее за руки, подвел к диванчику с низкой спинкой в другом конце огромной комнаты.
– Если вам надо что-то сообщить мне, ваша милость, прошу отложить это на завтра. Я сегодня не в настроении.
Он рассмеялся, глядя на нее.
– Вы еще холодны ко мне, дитя?
– Я не буду другой, сэр.
Глаза его блеснули.
– Вы так думаете? Я покажу вам, что вы ошибаетесь, моя дорогая. Может быть, вы будете любить меня, может быть, испытывать ко мне отвращение, но равнодушной не останетесь и потеряете это свое ледяное безразличие. Позвольте указать вам, что сразу за вами находится диван.
– Я это вижу, сэр.
– Тогда садитесь.
– Не стоит, сэр. Я не задержусь.
Он сделал шаг к ней с таким выражением лица, что она поспешно опустилась на диван.
Он улыбнувшись кивнул.
– Вы разумны, Диана.
– Почему вы так вольно обращаетесь с моим именем, сэр? – это было произнесено с ледяной любезностью.
Трейси бросился на диван рядом с ней, раскинув руки вдоль его спинки, так что пальцы одной руки слегка касались ее плеча. Девушка еле удержалась, чтобы не вскрикнуть. Она чувствовала себя в ловушке, и от беспомощности нервы ее были на пределе.
– Нет, милая! Хватит этих препирательств! Как считаете, стоит ли вам злить меня?
Она сидела, напряженно выпрямившись, и не говорила ни слова.
– Я вас люблю… а-а вы содрогаетесь. Настанет день, и вы не будете дрожать.
– Вы называете это любовью, ваша милость? – воскликнула она с презрением и отчаянием.
– Нечто весьма к ней близкое, – невозмутимо ответил он.
– Тогда Бог да поможет вам! – она вздрогнула, вспомнив другого человека, который любил ее совершенно иначе.
– Возможно, и поможет, – услышала она любезный ответ. – Но мы уклонились от предмета спора. А дело обстоит так: или вы удаляетесь немедленно в свою комнату, э-э… вооруженная ключом, поклявшись, что завтра выйдете за меня замуж…
Сильно побледнев, она сделала движение подняться. Тонкие пальцы легли на ее плечо, заставив остаться на месте.
– Нет, моя дорогая. Сидите смирно.
Самообладание готово было покинуть ее, она попыталась освободиться от ненавистной руки.
– О, вы зверь! Зверь! Пустите меня!
– Только когда вы мне ответите, любимая!
– Тогда – нет! – вскричала она. – Тысячу раз нет!
– Подумайте…
– Я подумала! Я лучше умру, чем выйду за вас!
– Очень может быть. Но не смерть вам суждена, моя прелестная, – промурлыкал зловещий голос прямо ей в ухо. – Хорошенько подумайте, прежде чем ответить. Не лучше ли со всей честью выйти за меня замуж, чем…
– Вы дьявол! – задохнулась она и дико огляделась вокруг в поисках выхода. Высокое узкое окно было отворено, она была уверена в этом, ветер задувал занавеси в комнаты и втягивал обратно. Между ней и окном находился его милость.
– Вы начинаете размышлять, дитя? Помните, завтра будет поздно. Ваш шанс теперь! По правде говоря, – он взял понюшку табака, – мне-то все равно, будете вы невестой или нет.
Внезапным движением она вырвалась и кинулась к окну. Он молниеносно вскочил, поймал ее, когда она почти была рядом с занавесью, и круто повернул к себе лицом.
– Не так быстро, дорогая моя. Эдак вам от меня не убежать.
Его рука обвила ее талию, неуклонно притягивая к себе. Больная от страха, она отчаянно ударила склонившееся над ней лицо.
– Пустите меня! Как вы смеете оскорблять меня? О, ради Бога, отпустите меня!
Он прижимал ее к себе, одной рукой сжимая железной хваткой запястья ее заведенных за спину рук, а другой обняв за плечи.
– Ради самого себя, я удержу вас, – улыбнулся он и злорадно поглядел сверху вниз на ее прекрасное полное муки лицо. Ее изумительные глаза умоляюще смотрели на него, а трепетные губы подрагивали. Какое-то мгновение он держал ее, а затем быстро наклонился и впился в ее губы.
Она не могла ни вырваться, ни крикнуть. Ее охватила смертельная слабость, она едва дышала.