мной по пятам. Усек, Ларри? – Она пристально смотрела на Сёто, пока тот не кивнул. Затем повернулась ко мне. – А ты, Кёрли?
– Да, Мо[48], – ответил я, отступая. – Мы тебя услышали. Веди же нас, О Мудрейшая…
Эйч пихнула меня в плечо, затем продолжила путь. Завернув за очередной угол, на Хеннепин-авеню, мы миновали крошечную сельскую школу с единственным классом. Она явно выделялась среди многолюдной улицы в центре Миннеаполиса. Заглянув в одно из окон, я увидел Принса, который танцевал с целым классом маппетов и пел о том, что на завтрак будут морские звезды и кофе. Одна из маленьких кукол, подпевавших Принсу, чрезвычайно походила на самого артиста.
Я хотел было спросить Эйч, будет ли один из семи Принсев, с которыми нам предстоит сразиться, маппетом, но передумал. Ей явно было не до шуток: лицо суровое и сосредоточенное, взгляд цепко обследует сюрреалистические улицы Загробного мира в поисках опасностей.
Мы миновали Художественный музей Готэма, в котором я признал декорации к фильму Тима Бёртона «Бэтмен» девяностого года. Принс написал к нему музыку – хотя бы об этом я знал о Принсе без подсказок интернета.
Повернув на Вашингтон-авеню на границе между центром города и Эротик-Сити, мы наткнулись на сверкающий, подобно Золотым воротам, ночной клуб со входом в форме губ. Мигающая розовая неоновая вывеска над ним гласила «A LOVE BIZARRE». Словно загипнотизированный, Сёто сделал несколько шагов к нему, но Эйч отдернула его назад, покачав головой.
– Ты женатый мужчина, Сёто. И у нас определенно нет времени сейчас туда заглядывать…
– Я и не собирался! – возразил Сёто, очевидно, вновь обретя дар речи.
Сама Эйч чуть не свернула себе шею, засмотревшись на непись Шейлы И в обтягивающем синем платье, которая вышла из клуба, неторопливо прошествовала к границе Эротик-Сити и поманила нас за собой.
На секунду показалось, что Эйч вот-вот поддастся ее чарам, но она встряхнулась и продолжила путь. Мы шли следом, пробираясь сквозь приближающуюся толпу неписей в ярких костюмах. Одна из них привлекла мое внимание: чернокожая девушка, поразительно похожая на Эйч при нашей первой встрече. Когда я указал подруге на ее NPC-двойника, она улыбнулась и кивнула.
– Это Бони Бойер. Она играла на клавишных как у Принса, так и у Шейлы И. Настоящая крутышка. Она вселила в меня надежду. Если девушка с ее внешностью сумела добиться выступлений с Принсом, то и у меня был шанс.
– И только взгляни, где ты теперь.
– Пытаюсь спасти свою шкуру в компьютерной симуляции, к которой добровольно подключила свой мозг?
– Нет же, глупышка! Я хотел сказать, что теперь и ты вдохновляешь людей.
На ее лице расплылась фирменная улыбка на все тридцать два.
– Я знаю, что ты хотел сказать, Си. Спасибо.
Она помолчала, затем затормозила и повернулась ко мне.
– Теперь я понимаю, что ты испытал там, на Халцедонии… – Она окинула улицу рукой. – Музыка и фильмы Принса – все, что осталось от отца, когда он уехал. Ну, кроме меня. Зная, как он обожал Принса, я всегда думала, возможно, он отнесся бы спокойнее к моей ориентации. По крайней мере, не отказался бы от меня, как мама.
Я кивнул, но промолчал. Как и Сёто.
Примерно через год после победы в конкурсе Холлидэя я спросил Эйч, хотела бы она вновь связаться с матерью. Подруга поведала, что та уже с ней связывалась – едва только узнала, что ее отвергнутая дочь-лесбиянка стала одной из самых богатых и известных людей на планете. Очевидно, новость резко поменяла гомофобные взгляды женщины, и вскоре она заявилась на пороге дочери.
Эйч не пустила мать в дом. Она молча перевела ей миллион долларов, и, не успела Мари ее поблагодарить, как Эйч бросила в лицо матери ее собственные слова:
– Мне стыдно за твои решения в жизни. А теперь уходи. Я больше не хочу тебя видеть.
Затем она захлопнула дверь перед носом матери и велела охранникам не подпускать ее к дому.
– Знаешь, что по-настоящему отстойно, Си? – спросила Эйч, когда мы продолжили путь по Вашингтон-авеню.
– Что же?
– Под конец жизни, став свидетелем Иеговы, Принс выступил против гомосексуализма. Он верил, что Бог не одобряет однополые отношения, поэтому тоже отказывался их поддерживать. Представляешь, Си? – Она покачала головой. – На протяжении десятилетий он был иконой и примером для нескольких поколений подростков и взрослых, сомневающихся в своей сексуальной ориентации. Он говорил с нами через свои песни: «Я не женщина и не мужчина. Я – нечто такое, что вы никогда не поймете».
Ее голос оборвался, и она помолчала. Успокоившись, продолжила:
– И вот, одним прекрасным днем, Принс внезапно передумал и заявил: «Нет-нет, я ошибался. На самом деле вам стоит ненавидеть себя за сексуальную ориентацию, ведь Бог говорит, что грешно быть такими, какими Он сам вас создал»…
Она покачала головой.
– Глупости какие. С чего я переживаю, что какая-то древняя рок-звезда вдарилась в религию?
– Вовсе не глупости, Эйч, а вполне объяснимо, – возразил я. – Сначала тебя отвергла мама. А потом и Принс, который своего рода заменил тебе отца.
Она кивнула. Затем улыбнулась.
– А ты меня не отверг. Хотя я годами тебя разводила, притворяясь парнем.
– Разумеется, не отверг, – улыбнулся я. – Я ж тебя обожаю, ты мой лучший друг и моя вторая семья – единственная важная, разве нет?
Эйч кивнула и открыла рот, чтобы ответить, но резко остановилась.
– Живо туда! – Она указала на магазин секонд-хенда. – Ныряйте внутрь по-быстрому!
Вывеска над входом гласила: «MR. MCGEE’S FIVE-AND-DIME»[49]. Я подбежал и дернул за ручку, но дверь оказалась заперта.
– Нет, не туда! – крикнула Эйч. – Черный вход!
Мы с Сёто поспешили за ней к черному входу. Сдетонировала очередная музмина – Raspberry Beret[50]. Эйч открыла дверь с табличкой изнутри, гласящей: «Выход».
– Войти можно только отсюда, – объяснила Эйч, поторапливая нас жестом.
Я устало вздохнул и взглянул на свой таймер. Он показывал всего час и сорок четыре минуты.
– Без этого совсем никак, а? – спросил я.
– Да! – ответила Эйч, толкая меня в дверь. – Шевелись давай!
0022
Приобретение Малинового берета оказалось целым делом. Хорошо хоть Эйч объясняла мне каждый шаг (сперва попросить работу у владельца, мистера Макги, затем стоять за прилавком, считая ворон, пока начальник не бросит несколько раз, что ему не нравятся такие, как ты – «слишком нерасторопные»). Казалось, прошла целая вечность.
Выйдя из магазина, Эйч заставила меня натянуть Малиновый берет на голову.
– Чувиха, если ты надо мной прикалываешься, тебе мало не покажется, – проворчал я.
– Я поделилась