Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Джурра! Джурра!
Они думали, что на них с облаков посыпались драконы и дьяволы.
Освободили, развязали всех пленных, связанных. Но только что успели развязать, как эти пленные схватили брошенные копья и палицы и стремглав полетели за своими врагами-победителями, чтобы отомстить им.
Быстрее ветра неслись они за ними, настигали, нападали, схватывали и вязали, больше женщин и детей, и тащили их к кострам.
Ковер стоял неподвижно. Давно уже влезли и уселись на него и Нассан, и все придворные, все оруженосцы и копейщики, уселись, смотрят, глядят: что будет?!
Притащили освобожденные своих победителей и прямо с разбега начали кидать их в костры. Крик, визг, плач женщин и детей зазвенели в воздухе.
И опять поднялась во весь рост Нанджана. Глаза ее бросали молнии. Грудь тяжело дышала…
– Лети, ковер! – заговорила она глухо. – Лети прочь, дальше с мрачного юга… Здесь не люди, а звери… Здесь дикая природа… дикое жгучее солнце… горячий ураган песка. Здесь царит бесчеловечье!.. Лети туда, в тихие страны востока, где издавна царит мудрость… и где под тихими греющими лучами восходящего солнца отогревается душа и сердце человека.
И ковер тихо, тихо повернулся и полетел на восток.
Он летел низко над громадными равнинами, и поднимались с равнин целые стада газелей и джейранов, зебр, жирафов и быстроногих строфокамилов. А за ними кидались, гнались львы и орлы и всякие дикие хищные звери. Они бросались на зебр и квагг, на газелей и джейранов. Напрасно несчастные полосатые и рогатые звери старались убежать от них. Львы и львицы бросались на них как молнии, они вонзали в их шеи и груди свои ужасные острые когти. Они раздирали их сердца. Кровь лилась, раздавались рев и стоны, и облако пыли покрывало страшную сцену. Только местами из него подымалась головка маленькой газели. На этой головке сидел орел и выклевывал глаза бедному животному… А там, вдали, чуть видно, около рощ и озер, стояли стада слонов, и, поднимая свои хоботы кверху, все слоны издавали протяжный грустный рев, который долго стоял в воздухе жалобным гулом.
– Где нет человечности в человеке, – сказала Нанджана, – там и звери совершают кровавые пиры… Прочь! Дальше от этой дикой страны!
И ковер летит дальше…
VII
Летит он над высокими горами-великанами, над горами Гюльджарайскими, над горой Айвалагири. Сверкают снега горных хребтов, и только беркуты и орлы встречаются в темно-синем глубоком небе и спешат, летят в стороны от невиданного ими ковра-самолета…
Летит ковер тихо, опускаясь все ниже и ниже. Летит над громадной страной, и во всей стране люди копошатся, суетятся, как муравьи. Вся страна покрыта ими, как живыми цветами громадного ковра. На всех на них пестрые синие кофты и плоские соломенные шляпы. Возятся, суетятся они, словно живые грибы.
Но отчего же все они чем-то перепуганы, все смотрят на восток и бегут, прячутся в темных пещерах и подземельях?
И летит с востока черная туча дыма, и ближе, ближе подлетает к ней ковер-самолет. И наконец остановился. Перед очами путников развернулась страшная картина…
Горят, пылают города и деревни, горят карточные домики, мечутся, прячутся люди, женщины и дети, а страшные воины, одетые тиграми и чудовищами, ловят, рубят их, бросают в огонь и все предают огню и мечу.
Вон бегут маленький мальчик и девочка, бегут, обезумев от страха, а огромный, толстый воин бежит, гонится за ними. Он схватил мальчика за длинную косу, взмахнул широкой саблей, и голова мальчика осталась у него в руке, а тело упало и перебирает ножонками по воздуху, точно хочет еще убежать и спрятаться.
– Матушки! – вскричала мамка сквозь слезы. – Дьяволы! Зачем же махоньких-то деток губят!!! Чем они повинны?!
А Нанджана ничего не говорит, только повелительно протягивает руку вперед, и ковер летит, летит над садами, полями, над городами и селами. Сады горят или трещат и курятся. Все села и города пожжены и разрушены. Лежат на земле повержены высокие фарфоровые пагоды. Всюду, груды развалин и мертвых тел. Удушливый смрад летит от них, по всем полям заразой разносится.
– Дальше! Дальше! – шепчет Нанджана, и ковер летит, летит прямо к морю синему. А на берегу моря стоит-раскинулся большой город с высокими башнями, с громадной городской площадью… Полна площадь народа в синих кофтах с бритыми головами и длинными косами. Но не слышно шума и говора. Тихо, мертво на громадной площади.
Стоит посреди нее платформа высокая, а на этой платформе много людей копошится и возится, и все они стоят в крови по самую щиколку, стоят, казнят, рубят головы; груды тел на платформе навалено. А пристав тут же стоит, счет ведет головам, и много, много тысяч голов насчитал он, а по площади все еще целая громадная змея тянется; ползет вереница бедных связанных людей, и всходят, всходят они на платформу и кладут на плахи свои головы горемычные, а широкие топоры-мечи тук, тук, тук…
А кругом всей платформы солдаты стоят бравые с рыжими усами и бородами, с белыми лицами, стоят под ружьем, в красные мундиры наряжены, стоят, смотрят, чтобы никто не мешал, казнить, рубить головы, исполнять волю Богдыхана великого…
И снова поднялась, вскочила Нанджана, протянула руку.
– Слушай, ковер, – говорит, – лети туда, где родина этих красных солдат. Я хочу видеть ту страну, где родятся и живут такие кровопийцы бессердечные.
VIII
Остановился ковер, постоял с полминуты и тихо, лениво полетел над синим морем; а море пенится и бурлит, и резкий встречный ветер дует прямо в лицо путникам.
Летят они над морем, летят над землей, над горами высокими, над степями необозримыми, и громадные стада короткорогих, горбатых, курчавогривых быков мирно и важно разгуливают в этих степях.
Вот один бык влез на высокие холмики, что торчат из земли то там, то сям, словно сахарные головы. И далеко ему видно с высокого холмика; а по всему холмику и вокруг него ползают, копошатся большие крылатые муравьи. Холмики – их затейные муравейники. Глубоко они идут под землей, и там в глубине все настроены подземные палаты, горницы, амбары, питомники.
Хотят путники ближе рассмотреть эти невиданные муравейники, но мимо, мимо летит ковер, не останавливаясь; летит он к другим, людским муравейникам, к городам многолюдным, что кипят, бурлят, суетятся жизнью городской, жизнью неугомонной.
Вот они дымят беспокойным шумом городским. Из длинных труб черный дым клубами вьется, летит; дома в струнки вытянуты, улицы прямые, как стрелы легли. Перекинуты через реки, каналы мосты длинные, резные, чугунные. Дивятся и ахают путники… Но мимо, мимо летит ковер-самолет, летит он через море-океан, в сторону запада, и вот в тумане громадные острова виднеются… Это страна красных мундиров и рыжих усов, страна мореходов всесветных и светлых голов, страна крепкого, черного пива и больших, больших чудаков…
Вот развернулся перед ними город великий. Куда ни глянь, везде трубы и трубы торчат и дымятся, и весь город полон копотью, сажей и дымом. Черные закоптелые дома стоят, как шеренга солдат, железными решетками огорожены, словно тюрьмы глухие. И небо над ними все закоптелое, и сквозь эту копоть чуть-чуть по временам проглядывает тусклое солнце.
Летит ковер прямо в середину громадного города, туда, где через широкую, мутную реку горбатый мост перекинут стоит. Там крепость не крепость, замок не замок высокими серыми стенами к небу поднимается.
Там движется народ сплошной стеной. И спустился ковер еще ниже и разлегся-развернулся на одной высокой кровле. Сидят путники, глядя вниз, а внизу красные солдаты в шеренгах стоят, и между ними едет нарядный кортеж.
И тихо пополз ковер-самолет, спустился с крыши и перелетел в самую середку всего города. Те же дома высокие, но мелкие переулочки, кривые и грязные, вьются словно змеи осклизлые. И полны переулочки шума и крика. Копошатся в них, кричат, бранятся, дерутся люди, худые и бледные, в грязные лохмотья обернуты-наряжены.
– Дальше, ковер! Дальше! – говорит Нанджана. – Тяжело смотреть на людскую голодную нищету и бедность… Тяжело смотреть на людское бессердечие.
– И! Матушка-красавица! – говорит мамка. – Разве у нас не та же грязь и бедность… Только у нас солнышко сушит и греет, и всюду растет, зеленеет травка нарядная.
– Как! – вскричала Нанджана. – В моем царстве такая же грязь и бедность и стаи голодных нищих около моих садов и дворцов… Неправда! Ложь!
– Посмотри, красавица! Посмотри, мое золото! Без грязи и бедности нигде не бывает. А золото и в грязи блестит!..
Ничего не сказала Нанджана, опустила голову и задумалась.
А ковер быстро летит, все летит прямо на север.
IX
Ярче, светлее становится небо, и резче, свежее холодный ветер, и ничего не видно кругом, кроме неба и моря. Бурлят и шумят валы белогривые, кипят и пенятся, и все катятся, катятся в даль неоглядную.