Читать интересную книгу Числа и знаки. Трилогия - Юрий Бурносов

К Бофранку довольно резво подполз монах и, получив свою порцию, вернулся в угол. Субкомиссар слышал, как он там чавкает и шуршит - соломою, как бормочет что-то себе под нос, и заключил, что бедняга за время заточения все же несколько повредился в рассудке.

Сам же Бофранк съел рыбу и хлеб, сделал несколько больших глотков воды (тут некстати припомнилось пиршество в «Королевском горне») и вернулся к размышлениям, порожденным кошачьей фигуркой. Не наступило ли то время, когда недурно ему воспользоваться подарком?

И тут само собою в голову пришло:

– Именем Дьявола да стану я кошкойГрустной, печальной и черной такой,Покамест я снова не стану собой…

Уж не это ли имела в виду девушка? Она ведала, что Бофранку известны слова обращения…

Что ж, отчего бы и не попробовать? Бофранк прислушался - монах все еще чавкал и бормотал, остальные же, судя по доносившемуся мерному дыханию, мирно почивали.

Вынув фигурку из кошеля и поднеся ее к самому лицу, субкомиссар прошептал чуть слышно:

– Именем Дьявола да стану я кошкойГрустной, печальной и черной такой,Покамест я снова не стану собой…

Поразительная трансформация, которая произошла с Бофранком в следующий момент, едва не заставила его вскрикнуть; не успел субкомиссар опомниться, как уже твердо стоял на полу на четырех лапах, а вокруг в беспорядке лежала его скинутая одежда. В темноте Бофранк видел теперь значительно лучше, но охвативший его испуг не дал возможности осознать пользу новоприобретенных умений. Некоторое время он так и стоял, застыв без движения и втягивая ноздрями воздух. Запахи в нем ощущались также с новою силою.

Как бы там ни было, но Бофранк довольно быстро пришел в себя. Он сделал несколько мягких шагов, привыкая к четвероногому состоянию, и не мог не отметить плавности движений. Тут же посетила его еще одна мысль чрезвычайно интимного свойства, и субкомиссар в беспокойстве оглянулся - но нет, страшного не случилось, и, как и положено, Бофранк обратился в кота, а не в кошку, чему были весьма весомые свидетельства. Субкомиссар даже улыбнулся, но тут же понял, что с теперешней бедной мимикой ему сделать этого никак не возможно.

Сколько длится действие заклинания, Бофранк не знал. Не знал он и способа обернуться обратно, о чем догадался только сейчас, но слова «покамест я снова не стану собой» подсказывали, что в свое время это непременно произойдет. Не тратя более ни минуты, субкомиссар пробежал к двери, подпрыгнул, вцепился когтями в край отверстия, головою толкнул заслонку и очутился в коридоре.

Как уже было сказано, темнота более не была ему преградою, скорее наоборот - черный словно смоль кот не мог быть замечен никем. Нужно сказать, никто его и не высматривал. Единственный обнаруженный далее по коридору монах-стражник с алебардою дремал, положив голову на стол.

Бофранк не знал дороги и потому на первой же развилке отправился куда глаза глядели, а именно налево. И, как оказалось, поступил верно, ибо тут же услыхал голоса.

– Нет ли вестей, фрате? - спросил некто с надеждой.

Второй - несомненно, настоятель Фроде - отвечал:

– Нет, и я не ведаю, что тому причиной… Наш добрый друг вот уже столько времени не подавал о себе вестей, что я страшусь, как бы не приключилось непоправимого…

– Люди из столицы - не они ли тому виной?

– Кто знает? Потому я и счел за благо заключить их в узилище - а ну как добрый друг поимеет в них нужду? Предать их смерти мы всегда успеем, способов тому достаточно…

– Не смею более докучать вам, фрате. Мир вам.

– Мир вам, - отозвался Фроде.

Бофранк шмыгнул вдоль стены, стараясь держаться в тени, и увидал, как один монах удаляется по коридору, а второй - фрате Фроде - отворяет дверь кельи. Войдя внутрь, он затворил ее неплотно, чем и воспользовался субкомиссар во образе черного кота.

Убранство кельи составляли тонкий тюфяк, стол, табурет и светильник, а также несколько полок, на которых стояли книги и лежали рукописные свитки. Но не это поразило Бофранка, а начертание на каменной стене. То были давно известные ему два квадрата, выведенные темно-красной краской, кошачье обоняние явственно давало понять, что это кровь. Человечья она была или же некоего скота, Бофранк определить уже не мог.

Забившись под стол, он внимательно уставился на настоятеля, который тем временем опустился на колени и воззвал, обращаясь к зловещим квадратам:

– Знака прошу! Совета прошу! Ибо страшусь я, как страшились Кальвинус Тессизский и Ойн из Кельфсваме, как страшились Биргельд Мейнский и Лирре из Ойстраате!

…Ибо помню, что если кто знает или слышал, что какие-либо лица, живые или умершие, говорили и утверждали, что хороша секта та или другая, что духовная молитва есть божественное предписание и что в ней заключается все остальное. Ибо грешно, что молитва есть таинство внешнее. Грешно, что устная молитва мало значит. Грешно, что рабы божий не должны работать и заниматься мирскими делами. Грешно, что не следует повиноваться ни епископу, ни священнику, ни настоятелю, если он прикажет такое, что мешает часам духовной молитвы и созерцания. Грешно, что никто не может знать тайны добродетели, если он не будет учиться у проповедующих вредную теорию. Грешно, что никто не может спастись без молитвы, которую творят эти учителя, не исповедуясь им вообще. Грешно, что состояние возбуждения, дрожь и обмороки, случающиеся с ними, суть знамения любви божией и что через них познается, что они в благодати. Грешно, что совершенные не имеют нужды в творении добрых дел. Грешно, что можно видеть в этом состоянии сущность божию, если достигнуть известной степени совершенства.

Фроде бормотал перечень свой, уставясь на кровавый рисунок, и субкомиссар понял, что настоятель в смятении и боится прегрешений своих, вспоминая, какие заповеди уже нарушил и какие может нарушить в скором будущем. «Добрый друг», видимо, и был Шарден Клааке, бог весть чем потрафивший настоятелю и послушникам. Оный Клааке, стало быть, давно уже не являлся, что породило тревогу и волнения. Как сказал Альгиус, Клааке сейчас таится в междумирье, лелея и холя раны свои… Но Фроде про то, наверное, не знает, и озабочен чрезмерно - а ну как «добрый друг» более не вернется, что же делать тогда?

– Грешно, - хрипло шептал в исступлении настоятель, - что во время возношения святейшего таинства по обряду и необходимой церемонии следует закрывать глаза. Грешно, когда иные говорили и утверждали, что достигшие известной степени совершенства не могут видеть святых икон, слушать проповедей и слова божия, и поддерживали другие пункты этого вредного учения.

Грешно, если вы знаете или слышали о каких-либо других ересях, в особенности что нет ни рая для прославления добрых, ни ада для злых. Грешно, что есть только рождение и смерть. Грешно, что есть некоторые еретические богохульства, как, например, не верю, не доверяю, отрицаю, - против нашего господа или против святых мужей и жен, прославленных на небе. Грешно, что имеют или имели приближенных духов, взывали к бесам и чертили круги; или спрашивали их и надеялись получить от них ответ. Грешно, что были колдунами и колдуньями; или заключили тайный или явный договор с дьяволом, смешивая для этого священные вещи с мирскими, приписывая созданию то, что принадлежит одному создателю. Грешно, что кто-нибудь, будучи клириком или посвященным или постриженным монахом, женился. Грешно, что кто-либо, не имея степени священства, служил обедню и совершал какие-либо из таинств нашей святой матери-церкви. Или что какой-либо духовник или духовники, клирики, монахи, какого бы ни были они состояния, сана и положения, при таинстве исповеди, или раньше, или непосредственно после нее, по случаю исповеди, под предлогом и видимостью ее, хотя бы в действительности не производили исповеди, или хотя бы вне случая исповеди, но находясь в исповедальне или в каком-либо другом месте, где происходит исповедь и которое предназначено и указано для этого, - обманув и давши понять, что они будут исповеданы, или слушая исповедь, побуждали или покушались побуждать некоторых особ, подстрекая и вызывая их на постыдные и бесчестные поступки, как с духовником, так и с другими, или имели с исповедницами неприличные и бесчестные разговоры.

Грешно, кто берется за вопросы и советы, тогда как все в этих делах лживо, тщетно и суеверно, и тем наносит ущерб нашей религии и вносит смущение в мир…

В величайшем смятении настоятель царапал грудь свою ногтями и стонал. Бофранк все так же сидел под столом; он проник в келью с единой целью - проведать, нет ли там Деревянного Колокола. Он не знал, как выглядит сей священный предмет, но полагал, что сумеет распознать его. Однако ничего даже отдаленно похожего в келье не обнаруживалось: здесь не было ничего, кроме книг и свитков. Вероятнее всего, Колокол забрал с собою Клааке, и находился он, таким образом, в междумирье. Это знание никак не обрадовало Бофранка, в то же время он сообразил, что начертанные на стене квадраты суть не что иное, как пресловутая дыра из сего мира в междумирье, посредством каковой и переправляется туда-обратно Шарден Клааке.