«…Вот голос, который выходит из утробы, — пишет Жан Кокто в предисловии к автобиографической книге Эдит Пиаф, — голос, который живет в ней с головы до пят. Он словно разворачивается волной черного бархата. И эта горячая волна затопляет нас, пронизывает, глубоко задевает. С ее песней душа улицы внедряется во все городские комнаты, и это уже не Эдит Пиаф поет, это — падает дождь, свистит ветер, лунный свет стелет покрывало…»
Эдит объявляет следующую песню — «Боже мой!». Зал снова замирает. Торжественно, серьезно, словно молясь, Эдит начинает:
Боже мой, боже мой, боже мой!Оставь его еще немножечко со мной.На день, на два, на семь,Ведь ненадолго я прошу — не насовсем!
За сценой аккомпанемент пианиста полнозвучен и торжествен. К нему присоединяется как фон оркестр, похожий на орган. И вдруг вступает хор чистых женских голосов. Он поет отрешенно, как хор ангелов в небесах. Контраст между голосом солистки, полным земной отчаянной мольбы и скорби, голосом женщины, торгующейся с Богом за свою уходящую любовь, и потусторонними, бесплотными голосами хора поражает своей смелостью и новизной.
Боже мой, о Боже, Боже мой!Пусть он наполнит жизнь мою собой.На месяц, на два или на пять,Чтоб мне потом об этом только вспоминать!
Эдит кончает песню. Снова взрыв в зале. Публика встает, кричит; словно прорвавшаяся плотина, хлещет поток аплодисментов. Эдит смотрит в темный, грохочущий зал такими глазами, словно она вновь прозрела, и, изящным движеньем протянув к публике свои руки, «гибкие, как ящерицы на развалинах», по выражению Жана Кокто, низко склоняет свою большую голову с бонапартовским лбом.
Тяжелое детство выпало ей на долю. Тяжелая старость подстерегает ее — она неизлечимо больна. Но между этим детством и этой старостью она создала столько великолепных произведений и так высоко подняла жанр «уличной песенки», как не удавалось до сих пор ни одной французской певице, выступающей в «буат де нюм» — ночной ларец, как называется в Париже кабаре с традиционными эстрадами, на которых спокон веков подвизались лучшие французские шансонье. Последним номером Эдит поет песенку в ритме вальса. Она начинает ее вполголоса, с какой-то грустью:
Нет, ни о чем,Нет, я не жалею ни о чем.Я не помню ни зла, ни добра,Мне забыть все былое пора…
Она поет, словно прощаясь с молодостью, со своей бесшабашной, беспокойной кочевой жизнью, которую она всегда так любила, потому что выступать все трудней и трудней. Она словно чувствует, что это ее последний концерт, что снова болезнь ее уложит в госпиталь, и теперь уже надолго. Грустно думать, что она не успела побывать на гастролях в Советском Союзе, она так мечтала об этом. Грустно думать!
Де Голль в поход собрался…
В Париже третий день ждут десант парашютистов из Алжира. Генералы-ультра объявили мятеж и угрожают снять де Голля с поста президента. Отряды десантников, оснащенных новейшим оружием, должны быть сброшены на все аэродромы Парижа и непосредственно в самый центр, на площадь Согласия, вблизи с президентским дворцом.
Разворачиваю газету «Франс-Суар». Заголовки аршинными буквами:
ПАРИЖ В ОПАСНОСТИ! ВСЕ НА АЭРОДРОМЫ! ТРИДЦАТЬ САМОЛЕТОВ ДЕРЖАТ КУРС НА ПАРИЖ! АЭРОДРОМЫ ГОТОВЫ К ОБОРОНЕ… СТАРТОВЫЕ ДОРОЖКИ ЗАВАЛЕНЫ ДРОВАМИ, КИРПИЧАМИ, ЖЕЛЕЗОМ, ПОСЛЕДНЯЯ МИНУТА! ПРАВИТЕЛЬСТВО МОБИЛИЗУЕТ И СНАРЯЖАЕТ ОТРЯДЫ ОБОРОНЫ… ВОЛОНТЕРЫ ОБЪЕДИНЯЮТСЯ В ГРУППЫ!
Далее подробно сообщается о том, что брошены бомбы на всех вокзалах, известно, сколько убито, сколько ранено, но странное дело: о том, кто бросил бомбы, газета умалчивает. Но кто же все-таки бросил бомбы?
Патетические возгласы. Мелодраматические сообщения. Тут же вперемежку с политическими новостями печатаются рекламы: «Предсказания астролога Марии Сондез». Или такие: «Покупайте новое средство КАНИ-НО. Оно заставит ваших кошек и собак выбирать правильный путь. Нет больше испачканных ковров, порогов и передних!» Реклама новейших бюстгальтеров и корсетов по соседству с портретами четырех мятежных генералов, а рядом с роскошной и шумной пропагандой простокваши Югурт пасквильная статейка:
«Я видел Фиделя Кастро!»
«Погасить огни на Эйфелевой башне!» — вопит газета. Но тут же сообщается, что воплотить этот призыв довольно сложно, потому что неизвестно, от кого это зависит.
Сижу на скамейке в сквере Французской комедии. Вокруг как ни в чем не бывало прохожие. Под тентами кафе сидят посетители и пьют аперитивы. Большие магазины с утра торгуют и полны народа. Возле Театра французской комедии стоит очередь за билетами на «Проделки Скапена». Видно, парижане разуверились в возможности ночного десанта. В очередь затесался священник. Он стоит, что-то читая в маленькой книжице. Уж не молитву ли?
Я смотрю на парижан, фланирующих, спешащих по делам, останавливающихся кучками и беседующих, смеющихся. И теперь мне кажется, что эти очаровательные, веселые и «легко мыслящие» люди в данном случае оправдывают мнение тех старинных русских людей, которые считали их легкомысленными. Неужели они и сейчас так же легко и бездумно относятся к фашистской угрозе, как весной 1940 года? «Весной французы могут только любить!» — кощунственно острили они, пока на улицы городов не пришла смерть, пока немецкие сапоги не заглушили их жалкую попытку отшутиться от фашизма.
Неужели они забыли о своих героях и героинях? О Даниель Казанова, замученной в Освенциме и написавшей перед смертью поэму жгучего протеста и ненависти к фашизму. Великолепны первые строки этой поэмы:
До них знала я, что такое любить,Теперь знаю я, что такое ненавидеть!
И вот генералы-фашисты готовят десант! А в Париже у них немало сообщников, имена которых стыдливо умалчивает газета «Франс-Суар».
Француз любит свой покой, уют, благополучие. Упаси бог прийти к нему в неурочный час, незваным гостем, — он оскорбится! Его домашний уклад не должен нарушаться ничем. Это — святыня. Уют, собственность, семейная обособленность! Это отдает обывательщиной, мещанством. Именно на обывателя опирался фашизм. Сейчас он вновь пробует свои силы во Франции.
Беру газету «Пресс Ентрансижан». Посмотрим, что предлагает на своих страницах эта «Непримиримая пресса». И к кому она так уж непримирима? Оказывается, отнюдь не к фашизму!
Огромный снимок площади Согласия ночью, старые ржавые американские танки Шермана выстроились в ряд возле здания Национальной ассамблеи. Караулят десант. На обороте такая же громоздкая фотография: утром танки уходят, не дождавшись десанта. В черном квадрате белые буквы — обыграно американское словечко: «ОК-еннеди! ОК-еннеди!» КЕННЕДИ ПОДДЕРЖИВАЕТ ДЕ ГОЛЛЯ! ПРЕЗИДЕНТ ПОЛУЧИЛ ТЕЛЕГРАММУ ИЗ ВАШИНГТОНА! И опять остроты против фашизма!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});