Глава 19
К полудню они отыскали место, с которого скатилась голова. Саму голову, после краткого отпевания, погребли под огромным валуном, возле которого поставили грубый крест, чтобы отметить могилу.
— Они нас не трогают, — возмущался Оливер, — Зачем же мы норовим их оскорбить? Твои дурацкие перекрещенные палки для них хуже проклятия.
Однако Корнуолл не желал ничего слушать.
— Крест — не оскорбление, — заявил он, — И потом, насчет «не трогают» — а голова? Она принадлежала человеку, скорее всего христианину. Ее владелец вправе ожидать от нас молитвы и креста, и мы ему в такой малости не откажем.
— Ты думаешь, он из людей Бекетта? — спросил Джиб.
— Наверно. После трактира мы о Бекетте ничего не слышали. Мы не знаем, перешел ли он границу, однако другим людям, не из его компании, здесь взяться неоткуда. Видно, этот бедняга отстал или заблудился и наткнулся на того, кто не питает особой любви к человечеству.
— Ты упрощаешь, — заметил Плакси, — В Пустынном Краю нет никого, кто любил бы людей.
— Но кроме происшествия с головой, — возразил Корнуолл, — ничего пока не случилось.
— Подожди — увидишь, — посоветовал Плакси.
— И не забывай, — добавил Оливер, — что ты — единственный среди нас человек. На нас они могут коситься, а вот тебе…
— А Мэри? — спросил Хэл.
— Мэри жила здесь ребенком. К тому же у нее рог, который воткнул в дерево какой-то ошалевший единорог.
— Мы же не грабители и не убийцы, — сказал Джиб, — мы, если хотите, паломники. Им нечего нас бояться.
— Дело тут не в страхе, — буркнул Плакси, — а в ненависти, той самой, что копилась на протяжении столетий.
…На вторую ночь Корнуоллу удалось немного поспать. Правда, лучше бы он не засыпал. Стоило ему закрыть глаза, как начинался один и тот же сон без конца: он вновь видел голову, вернее, ее обезображенного двойника, колдовскую пародию, вырванную из действительности, но не ставшую оттого менее отвратительной. Испуганный, весь в поту, он просыпался, мало-помалу успокаивался, укладывался — и все повторялось заново. Опять ему мерещилась отрубленная голова, но уже не кошмарная, а такая, какой она была на самом деле: вот она лежит у огня, так близко, что искорки перепрыгивают на волосы, поджигают бороду, пламя охватывает лицо, волоски скукоживаются и рассыпаются один за другим; глаза выглядят так, словно в глазницы вставлены кусочки мрамора; рот перекошен гримасой, лицо как будто вывернуто набок, оскаленные зубы сверкают в свете костра, в уголке губ и на бороде высохшие струйки слюны. Лишь под утро Корнуолл заснул по-настоящему, измученный настолько, что даже кошмар с головой бессилен был помешать ему погрузиться в забытье.
Оливер разбудил его к завтраку. Он поел, стараясь, по большей части безуспешно, не глядеть на крест, что стоял, слегка покосившись, у подножия валуна. За едой разговаривали мало. Сборы были недолгими, и вскоре отряд продолжил путь.
Тропа, по которой они ехали, судя по всему, не собиралась превращаться в дорогу. Местность становилась все более дикой: глубокие лощины и овраги, по которым вилась тропа, переходили в узкие, каменистые долины, откуда раз за разом начинался изнурительный подъем на вершину холма, а далее снова шел спуск. Разговоры казались неуместными. Если кто— нибудь и произносил какую-либо фразу, то шепотом, не зная, чего страшится: то ли звука собственного голоса, то ли того, что его может услышать некто затаившийся в своем логове. По дороге не попадалось ни селений, ни вырубок — ни единого намека на то, что тут когда-то кто-то жил. По общему молчаливому согласию остановки днем не делали.
Миновал полдень, когда Хэл, обогнав остальных, подскакал к Корнуоллу, который ехал во главе отряда.
— Посмотри вон туда, — сказал он, указывая на небо над громадными деревьями, обступавшими тропу с обеих сторон.
— Ну и что? — спросил Корнуолл. — Какие-то точки. Наверняка птицы.
— Я слежу за ними уже давно, — пояснил Хэл. — Это не обычные птицы. Их много, и постоянно прилетают все новые. Стервятники вьются над мертвечиной.
— Должно быть, сдохла чья-нибудь корова.
— Откуда здесь коровы?
— Тогда олень или лось.
— Не один олень и не один лось. Там, где кружит много стервятников, смерть пожала обильную жатву.
— К чему ты клонишь? — нахмурился Корнуолл, натягивая поводья.
— Голова, — ответил Хэл. — Откуда она взялась? Взгляни, тропа вновь ведет под уклон, в лощину. Отличное местечко для засады. Живым никто не уйдет.
— Но каким образом тут мог очутиться Бекетт? — недоуменно произнес Корнуолл. — Через реку у башни он не переправлялся, следов его мы не видели — ни отпечатков копыт, ни кострищ. Если он угодил в засаду…
— Не знаю, — перебил Хэл. — Свое мнение я высказал, а ты решай как хочешь.
К ним подъехали Оливер с Плакси.
— Что происходит? — спросил Оливер. — Что-нибудь не так?
— Стервятники, — ответил Хэл.
— Не вижу никаких стервятников.
— Вон те точки на небе.
— Ладно, — проговорил Корнуолл. — Так или иначе, впереди мертвечина. Плакси, мне надо с тобой посоветоваться. Прошлой ночью, как раз перед тем как нам подкинули голову, в темноте пела дудка…
— Темный Дудочник, — хмыкнул Плакси. — Я же тебе про него рассказывал.
— Да, но ты знаешь, как-то в суматохе позабылось. Кто он такой?
— Никому не известно. — Гном поежился. — Никто никогда его не видел. Он не показывается, только играет на своей дудке, и то редко, может пропасть на несколько лет. Он — предвестник беды, играет лишь тогда, когда должно случиться что— то нехорошее…
— Хватит говорить загадками. Что нехорошее?
— Голова — это нехорошее? — поинтересовался Хэл.
— Да, но то, что произойдет, будет гораздо хуже.
— Произойдет с кем? — спросил Корнуолл.
— Не знаю, — признался Плакси, — Никто не знает.
— Откровенно говоря, — вмешался Оливер, — эта дудка кое— что мне напомнила. Я все никак не мог сообразить, что именно, — так перепугался, что все мысли перепутались. Но сегодня, пока мы ехали, я догадался. Мне пришли на память две строчки из старинной песни, ноты которой записаны в манускрипте, что хранится в университетской библиотеке. В том манускрипте утверждается, что песня насчитывает добрую сотню столетий, быть может, она — древнейшая на Земле. Хотя откуда тому, кто писал манускрипт, было знать?..
Корнуолл фыркнул и пришпорил коня. Хэл последовал за ним. Тропа резко нырнула вниз, как будто провалилась под землю, с обеих сторон ее высились огромные зазубренные скалы. По их поверхности ручейками стекала вода, за трещины и выступы отчаянно цеплялись корнями чахлые папоротники и мхи. В расщелинах росли хилые кедровые сосны, которые держались непонятно на чем; впечатление было такое, будто они вот-вот упадут. Отрезанная скалами от солнечного света, лощина словно изрыгала из себя мрак.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});