– Вы слишком доверчивы, – произнес он с легким оттенком пренебрежения. – Здесь скоро пронюхают, что вас можно без труда надувать. Если вам захочется узнать о ком-нибудь из местных обывателей всю правду, обращайтесь ко мне. Уж я-то их всех, к сожалению, знаю.
Затем он пошел назад по той же дороге, по которой мы пришли, сбивая по пути своей палкой снег, нависший на кустах можжевельника. Ветер вздувал его тонкое пальто, и со стороны это выглядело так, словно он нес на плечах большой коричневый мешок, содержавший в себе все сведения об обитателях деревни. Дойдя до калитки парка, он еще раз обернулся и широко махнул мне на прощание своей зеленой фетровой шляпой.
Глава 7
Барон фон Малхин принял меня в своем рабочем кабинете – большой, низкой, украшенной по стенам дубовыми панелями комнате, окна которой выходили на террасу и парк. Густые клубы сигарного дыма вились над письменным столом, ползли по книжным полкам и, постепенно рассеиваясь, поднимались к источенным червями потолочным балкам. По стенам было развешано старинное оружие, среди которого встречались чрезвычайно интересные и редкие экземпляры. Я успел, например, заметить боевой молот шестнадцатого века, польскую секиру с обмотанной кожаными ремнями рукояткой, швейцарскую алебарду, испанский кинжал, охотничье копье пятнадцатого века и, наконец, венецианский меч того диковатого сорта, который еще называют «скиавона». Не отрывая глаз от огромного сарацинского двуручного меча, я сделал барону обстоятельный доклад о состоянии здоровья его дочери.
Он слушал с напряженным вниманием. Из кратких замечаний, которыми он перебивал мой доклад, я сделал вывод, что он рано утром уже посетил ребенка и что жена лесничего была опытной сиделкой, так как ей приходилось постоянно ухаживать за двумя собственными, от рождения вечно хворавшими, детьми.
– Я знал, что моя Эльза в верных руках, – сказал барон. – А теперь, когда вы приехали, я и вовсе абсолютно спокоен.
Во время моего первого визита о маленькой Эльзе речи больше не было. Барон перевел разговор на моего отца.
Когда я вызываю в памяти образ отца, то почти всегда вижу его погруженным в работу. Ясное представление о смысле и значении этой работы я получил уже в те годы, когда только-только начал задумываться над окружающим меня миром. Прежде у меня не возникало ни малейшего сомнения в том, что густо исписанные замысловатым почерком листки бумаги, лежавшие на его письменном столе, содержали волшебные формулы и молитвы, оберегавшие дом от воров. Я преклонялся перед отцом, и его работа вызывала во мне одновременно и робость, и любопытство. Впоследствии я узнал от нашей экономки, что мой отец пишет «исторические труды», что я не должен ему мешать и что эти «труды» не имеют ничего общего с историями о морских и сухопутных приключениях, которые мне приходилось видеть в библиотеках, в руках школьных товарищей или вперемешку с рождественскими подарками на своем столе. С той поры я на долгое время утратил интерес к работам отца.
У меня в памяти живо сохранились воспоминания, относящиеся к последним годам его жизни. Я вижу, как он расхаживает взад и вперед по комнате, низко опустив голову и над чем-то задумавшись, или как он просматривает счета нашей старой экономки. У него было неизменно бледное и несколько утомленное лицо; иногда он тяжело вздыхал, и по морщинам на его лбу я мог прочесть все те заботы, о которых он так часто говорил. А может быть, то были горести и разочарования его нелегкой жизни. Отец встает у меня в памяти как чрезвычайно одинокий, живущий исключительно мною и своей работой человек.
Но образ, который набросал барон, ни в коей степени не совпадал с моими воспоминаниями. Перед моими глазами воскресал юношеский облик человека, которого я знал только в годы упадка. В памяти барона фон Малхина мой отец сохранился человеком, полным страсти к жизни, одерживающим победы над женщинами и чарующим друзей, как неугомонный любитель охоты и хороших вин, как светский человек, появляющийся время от времени в родовых замках аристократии, как долгожданный и радостно приветствуемый гость и, наконец, как человек, щедро расточающий самого себя и рассыпающий за бутылкой вина и сигарой драгоценные, обогащающие восторженных слушателей идеи.
– Это поразительно, – произнес я тихо и задумчиво.
– Да, это был поразительно одаренный человек, – сказал барон. – Воистину крупная личность. Я часто думаю о нем. Чего бы я не отдал за возможность еще раз побеседовать с ним и отблагодарить его!
– Отблагодарить его? – с удивлением спросил я. – За что?
Из-за клубов сигарного дыма до меня донесся совершенно неожиданный ответ.
– Я обязан ему чрезвычайно многим – гораздо большим, чем он сам предполагал. Он слишком рано умер. Из мимоходом брошенной им мысли выросла работа, заполнившая всю мою жизнь.
– Так значит, вы занимаетесь научными исследованиями в области средневековой истории Германии? – спросил я.
Барон скользнул по мне настороженным взглядом. Его узкое и угловатое лицо вдруг утратило свое любезное выражение и стало жестким, исполненным страсти и фанатизма.
– Мои исторические исследования закончены, – сказал он. – В настоящее время я работаю в области естествознания.
Он посмотрел на меня испытующим взором. Может быть, он искал в моем лице знакомые ему черты. Я молчал и рассматривал висевшее на стенах средневековое оружие.
– Вы, кажется, заинтересовались моей маленькой коллекцией, – сказал он, и его лицо снова приняло прежнее любезное и безликое выражение. – Этот двуручный меч особенно бросается в глаза, не правда ли?
Я кивнул головой.
– Это, должно быть, сарацинская работа конца двенадцатого века?
– Да. У меня есть еще и кольчуга того же мастера. Название этого меча выгравировано на его клинке – «Аль розуб», что означает «глубоко вонзающийся». Это оружие участвовало в боях второго крестового похода, последний его владелец был убит под Беневентом одновременно со своим господином, царским сыном Манфредом.
Он показал на короткую изогнутую саблю, висевшую под сарацинским мечом.
– А это оружие вам знакомо?
– Этот род оружия, – ответил я, – именовался во Франции «braquemart», а в Германии «malchus». Охотничьи ножи, которыми были вооружены римские гладиаторы, имеют большое сходство с этими мальхусами.
– Превосходно! – воскликнул барон. – Вы, как я вижу, знаток. Вы должны приходить ко мне почаще, доктор, так часто, как вам это позволит ваша работа. Нет, право, доктор, вы мне должны обещать это. Вечера теперь стоят длинные, а большого общества вы здесь, в деревне, не найдете.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});