Хлопоты, которые пришлось бы ему перенести при дальнем путешествии с молодой женщиной, и затем предстоявшее сожительство казались теперь ему невыносимыми. К тому же, что бы он сделал с Жанной? Совместная жизнь с любовницей сделала бы невозможным его возврат к Мишелине. Теперь же он хорошо сознавал, что единственная надежда на спасение, оставшаяся ему, заключалась в неизменной любви его жены.
Но прежде всего ему нужно было идти к Герцогу, и если финансист возвратился, то получить от него объяснения насчет действительного положения дел «Всемирного Кредита». Герцог жил на бульваре Гаусман в небольшом доме, который он снимал совсем меблированным, по-американски. Вульгарный, но блестящий вид золоченой мебели с ее вишневой обивкой в зале, зеленого атласа в кабинете и потолка, разрисованного красной и голубой краской в столовой, прельстил финансиста. Сюзанна выбрала себе маленький уголок, скромно отделанный ситцем и кисеей, простая и светлая меблировка которого спорила с тяжелым и кричащим блеском всей остальной обстановки дома.
Войдя во двор, Серж увидел там одетого в клетчатый костюм конюха, который мыл карету.
Герцог вернулся домой. Тогда князь проворно вбежал на крыльцо и велел доложить о себе.
Финансист, сидя спокойно у окна кабинета, пробегал газеты. Увидев вошедшего Сержа, он встал. Несколько минут оба они стояли молча друг против друга. Князь первый заговорил:
— Что такое случилось, — сказал он резко, — что вы с самого вашего отъезда оставили меня без вестей?
— Это потому, — отвечал совершенно спокойный Герцог, — что известия, какие я мог дать вам, были совсем нехороши.
— По крайней мере, я знал бы их.
— Но ведь результат операций разве мог бы от этого измениться?
— Вы поступили со мной в этом деле, как с ребенком, — сказал, горячась, Серж, — Я не знал, куда шел. Вы надавали мне обещаний, а как исполнили их?
— Как мог, — ответил спокойно Герцог, — Всякая игра имеет свои случайности. Ждут Аустерлица, а встречают Ватерлоо.
— Но ведь акции, которые вы продали, не должны были бы, так сказать, выходить из ваших рук… — воскликнул с гневом князь.
— Вы так думаете? — спросил иронически финансист. — Если не следовало их отпускать, так не стоило бы их и брать.
— Наконец, — сказал Панин, довольный, что нашел на кого вылить всю горечь неудачи, — вы меня недостойно обманули.
— Очень хорошо! Я так и ожидал, — сказал, улыбаясь, Герцог. — Если бы предприятие удалось, вы взяли бы без всякого беспокойства свою долю барыша и покрыли бы меня цветами, как девицу, удостоенную розового венка, Она не удалась, и вы отталкиваете свою долю ответственности, а меня почти называете мошенником! Между тем афера эта не была бы честнее в первом случае, чем во втором, и только успех скрашивает все!
Серж пристально посмотрел на Герцога.
— Кто мне докажет, — сказал он, — что эта спекуляция, которая меня разоряет и губит, не обогащает вас?
— Неблагодарный, — вскричал насмешливо финансист, — вы меня подозреваете!
— Что вы меня обокрали? — воскликнул с яростью Панин. — Не так ли?
При этих словах Герцог потерял хладнокровие. Кровь бросилась ему в лицо. Схватив князя за руку с такой силой, какой нельзя было и подозревать в этом сухопаром человеке, он сказал:
— Тише, князь! Все, что вы мне скажете оскорбительного, вы должны принять и на свой счет: ведь вы мой сообщник.
— Негодяй! — простонал Панин вне себя от гнева.
— Личности! — воскликнул Герцог с комическим негодованием. — Слуга покорный!
И, отпустив князя, он пошел к двери.
Серж бросился к нему.
— Вы не выйдете отсюда, прежде чем найдете мне средство исправить несчастье.
— В таком случае мы поговорим, как добрые знакомые, — сказал Герцог. — Я уже придумал чудную спекуляцию, с помощью которой мы можем спасти свое несчастное дело. Надо смело созвать собрание своих акционеров. Я изложу положение дела и ослеплю всех: нам вернут доверие и дадут новые капиталы для будущих предприятий. Мы будем белы, как снег, и посмеемся надо всеми. Так ли вы думаете?
— Довольно! — сказал князь, которым овладело громадное отвращение. — Мне совсем не по душе, что для выхода из этого позорного положения требуются средства, еще более позорные. Прекратим борьбу. Мы совершенно погибли!
— Только одни слабые люди позволяют себе гибнуть! — воскликнул финансист, — Сильные защищаются. Сдавайтесь, если вам угодно, а я видывал и не такие передряги. Три раза я был разорен и три раза возвращал себе богатство. Голова крепка у меня! Я упал, но поднимусь. При успехе своей спекуляции я буду иметь несколько миллионов и со всеми расплачусь. Все будут удивлены, все получат свое, все будут благодарить меня.
— А если вас лишат свободы? — спросил Серж. — Если вас арестуют?
— Сегодня вечером я буду в Ахене, — сказал Герцог, — и уже оттуда стану объясняться с акционерами «Всемирного Кредита». В отдалении лучше обсуждают свои интересы. Не хотите ли вы мне сопутствовать?
— Нет, — отвечал Серж.
— Совершенно вы неправы, — объявил Герцог, — Счастье причудливо. Через шесть месяцев мы могли бы быть богаче, чем были. Но так как вы уже решили, то последуйте моему совету, который стоит потерянных вами денег. Признайтесь во всем жене, и она поможет вам выйти из трудного положения.
Финансист протянул руку Сержу, но тот не взял ее.
— Какая гордость! — пробормотал Герцог.
Не говоря ни слова, князь вышел.
В то же время госпожа Деварен, взволнованная долгим ожиданием, ходила по своей маленькой гостиной.
Наконец, дверь отворилась, и Марешаль, желаемый вестник, вернулся от Кейроля. Его он не мог увидать. Банкир заперся в своем кабинете, где провел всю ночь в работе. Он не велел никого пускать. Видя, что у госпожи Деварен готов сорваться с губ вопрос, которого она не смеет сказать, Марешаль прибавил, что, кажется, ничего особенного не случилось в этом доме.