В Кремле вздохнули с облегчением. Несмотря на нежелание брать поляков «на иждивение», Политбюро выделило Ярузельскому дополнительно 2,7 миллиарда рублей кредитов, а также зерно, масло и мясо из государственных резервов. За предыдущие два года польской революции советская помощь польскому режиму достигла 4 млрд «переводных» рублей, из них 3 млрд в твердой западной валюте. Польша, однако, оказалась бездонной бочкой. В марте 1982 г. Ярузельский потребовал дополнительной помощи.
Первая «Солидарность» быстро стала недостижимым идеалом. Особенно сильно он пострадал после падения коммунизма в 1989 г. Оказалось, что мечты первой «Солидарности» реализовать уже невозможно, что идеал столкнулся с суровыми реалиями «нормальной» капиталистической и демократической жизни, в которой запас идеализма быстро истощился.
Несмотря на военное положение, «Солидарность» продолжала существовать в подполье, при поддержке широкого спектра доноров и союзников от профсоюзов США и католической церкви до социал-демократов Западной Германии, Норвегии и Швеции. Ситуация в Польше напоминала котел под спудом, который в будущем должен был обязательно взорваться. Польский кризис 1980–1981 гг. показал, что политические и экономические ресурсы удержания Восточной Европы в коммунистической империи исчерпаны. Сталинский замысел вырвать стомиллионный регион из тела Европы и переориентировать его на СССР окончился провалом. Законы рыночной экономики, неэффективность коммунистического хозяйствования и глубокая неприязнь восточных европейцев к тоталитарному СССР предопределили этот провал. Не зная, что делать, Брежнев и его окружение двигались по инерции, боясь трогать сложившиеся структуры, включая СЭВ. Единственное, что еще удерживало Восточную Европу в орбите Москвы, – был страх перед советской военной силой. Факт, что Кремль не был готов пойти на интервенцию в 1980–1981 гг., оставался тайной для всех, кроме нескольких посвященных.
Заметки ответственного редактора:
Наследие первой «Солидарности» осталось самым главным капиталом и главным объединяющим фактором современной Польши. До сегодняшних дней память о «Солидарности» 1980–1981 гг. воодушевляет многих общественных деятелей и подтверждает веру в то, что объединение во имя идеалов возможно, что в польском народе существует скрытая позитивная энергия, которую нужно раскрывать и использовать. «Солидарность» является для поляков важным аргументом в пользу того, что гражданское мирное сопротивление тоталитарному режиму может победить. Даже бывшие коммунисты, то есть социал-демократическая партия, признали идеалы первой «Солидарности», а вернее требования гданьской забастовки 1980 г., своими во время избирательной кампании 2005 г. «Солидарность» доказала силу веры, силу идеализма и смысл бескорыстного страдания во имя религиозных и гражданских идеалов. Она стала, наконец, доказательством силы человеческой солидарности как таковой. Идея «Солидарности» стала также и фактором укрепления польской национальной идентичности и гордости. Для многих поляков период первой Солидарности – один из самых важных моментов современной истории страны, которым можно гордиться, который показал, чего может добиться народ и его элиты, и дал возможность верить в себя и свою страну.
Литература:
В. Мусатов. Предвестники бури. Политические кризисы в Восточной Европе (1956–1981). М.: Научная книга, 1996.
В. И. Воронков. События 1980–1981 гг. в Польше. Взгляд со Старой площади // Вопросы истории, 1995. № 10.
Н. С. Леонов. Лихолетье. М.: Международные отношения, 1995.
M. J. Ouimet. The Rise and Fall of the Brezhnev Doctrine in Soviet Foreign Policy. Chapel Hill: The University of North Carolina Press, 2003.
Г. Х. Шахназаров. С вождями и без них. М.: Вагриус, 2001.
5.2.19. Назревающий кризис брежневского «общества благоденствия». Экономика и ее пороки, скрытая инфляция, постоянный дефицит. Временное облегчение за счет «нефтедолларов» и импорта западных товаров. Цена системы
С середины 1970-х гг. в советской экономике обострились кризисные явления и обозначились пределы ее модернизации. Почти остановилось техническое переоснащение производства, устаревали станки и оборудование. Стремительно падала отдача от капиталовложений в промышленность и особенно в сельское хозяйство. В дискуссиях и спорах того времени не было ясности – что же является источником торможения. Некоторые западные экономисты тогда и позже считали, что большую роль в экономическом застое сыграл ограниченный доступ СССР к западным технологиям в связи с барьерами на экспорт этих технологий, созданными со стороны Запада в годы холодной войны. Однако факты показывают, что это не было главным препятствием, особенно в годы разрядки. При Брежневе были построены «под ключ» гигантские современные предприятия, в том числе автомобильные заводы КамАЗ в Набережных Челнах и ВАЗ в Ставрополе Волжском (городе Тольятти); советское телевидение было переоборудовано на французской технике и т. п. Вместе с тем многие закупленные за золото за границей станки и целые заводы ржавели и растаскивались по винтику.
Несостоятельно и предположение о том, что советские министерства и ведомства стали «механизмом торможения», препятствовавшим инновациям. Напротив, министерства наперебой выбивали фонды на закупку оборудования и технологий за границей. На этой почве образовались многочисленные контакты между советскими хозяйственниками и управленцами и западными «фирмачами» – контакты, которыми дорожили обе стороны. А. С. Черняев писал под впечатлением обсуждения проблем советской экономики в январе 1977 г.: «Огромное впечатление от наших министров, особенно Антонова (электротехническая промышленность). Сколько ума и таланта в наших людях, мысли, хватка и широта характера! Если б им дать волю делать так, как они могут – за пять лет преобразили бы страну».
Сами министры и производственники считали, что главной консервативной силой в экономике является план с его устаревшими, негибкими требованиями. В это время появился анекдот: Во время парада на Красной площади после ракет и танков появились люди в костюмах с портфелями. Брежнев спрашивает: «А это кто?» Ему отвечают: «Это работники Госплана. Обладают громадной разрушительной силой».
И в самом деле, «косыгинская реформа» оказалась бессильна заменить количественные показатели плана («вал») на качественные. Все большее число предприятий и заводов (в том числе и в ВПК) работали по инерции, производя продукцию, большая часть которой была устаревшей и не находила спроса. К примеру, многочисленные заводы сельскохозяйственной техники производили сотни тысяч тракторов и комбайнов, но большая их часть была устаревших образцов и низкого качества. Отчитывались эти заводы, однако, по «валу», т. е. по количеству произведенных единиц техники и объему затраченного на их производство металла и другого сырья.
Корень проблемы заключался, однако, в другом. Советская экономика, несмотря на реформы и преобразования, в сущности, оставалась такой же, какой она сложилась при Сталине. В отличие от экономики рыночного типа, советская экономическая система могла модернизироваться и развиваться только благодаря волевым решениям политического руководства страны. Попытки частичного перевода такой экономики на саморегулирование, самоконтроль, саморазвитие были обречены на провал – они отторгались всей сложившейся системой производственных отношений.
В советской экономике почти полностью отсутствовали главные факторы, обеспечивающие спонтанный динамизм – мотив прибыли и конкуренция между производителями за потребительские рынки. Отношения в советской экономике оказались все больше подчинены, помимо плана, логике советского «социального государства», т. е. политике социальных гарантий и всеобщей занятости. Право на работу в СССР было гарантировано конституцией, а права работников защищали профсоюзы и законодательство о труде (КЗОТ). Безработицы в советской верхушке боялись и по социальным, и по идеологическим соображениям. В 1970-е – начале 1980-х гг. этот фактор стал главнейшей причиной торможения советской экономики и ее сопротивления дальнейшей модернизации. СССР просто не мог – по политическим и идеологическим причинам – пойти по пути США, Японии и Западной Европы, где происходило сокращение числа работающих за счет автоматизации и роботизации производства.
На практике советская экономика полной занятости вела к все более уравнительной оплате за все менее эффективный труд для огромного большинства работающих. Сталинская система, помимо принуждения к труду, имела высокооплачиваемую «элиту»: зарплата «героев труда», ведущих инженеров и техников, заведующих лабораториями и кафедрами была во много раз выше зарплаты массы рабочих. Хрущёв и его сторонники считали такой разрыв доходов социально несправедливым. При Хрущёве начинается рост минимального уровня заработной платы и относительное снижение зарплат специалистов и инженерно-технических работников. Курс на социальную «справедливость» поддержали низовые советские структуры, особенно государственные профсоюзы. В 1970-е гг. разница в зарплатах между специалистами высокой квалификации и неквалифицированными рабочими, прогульщиками и лодырями, сократилась до минимума. Происходило «размазывание каши по тарелке».