А ещё Сморгонь- узел дорог. И железная дорога здесь проходит, и идут шоссе на Молодечно, Вильно, Ошмяны, Вилейку, Борисов…
Немцы заняли Сморгонь после короткого боя…И дорога на Минск- была открыта…Была бы…
Кабы не было деревни Залесье…
Ну что-что…деревня как деревня…Правда, рядышком- старинная усадьба Огиньских, где, по недостоверному преданию, и был написан величественно-прекрасный «Полонез», тот самый…»Та. Тарара-ра, ра-ра-раа…»
А еще- шоссейный и железнодорожный мосты через невеликую речку, левый приток Вилии…
И у этого моста сейчас конвойные войска НКВД выполняют свои прямые служебные обязанности…
Их было 28…бойцов 84-того железнодорожного полка 9 — ой железнодорожной бригады…И счетверенная зенитная установка в заботливо отрытом окопчике.
Именно эти бойцы повязали и для верности чуть не определили в «расход» главного диверсанта Страны Советов…Нюхом почувствовали, как сторожевые овчарки — волка…А ты не лазай, гражданин Старинов, без спроса под вверенный Родиной мост. Подумаешь, накостыляли от души…Служба такая — а печать и подпись на удостоверении и подделать можно.
Когда на шоссе показались вражеские танки, сержант И.И. Пияшев делал все по инструкции.
Подпустив танки поближе — из искусно замаскированных окопчиков бойцы дружно швырнули под гусеницы шашки ТНТ с коротенькими отрезками огнепроводного шнура…А потом причесали из зенитных «Максимов» и верных СВТ горохом посыпавшуюся мотопехоту…
Держались долго…почти полчаса…И когда Пияшев был уже готов дать Главный сигнал — со стороны Минска над полотном показалось облачко летучего дыма…
За два часа до этого рядовой красноармеец А.А. Маринович, скрипя зубами, лежал на животе, на жёсткой полке бесплацкартного вагона санлетучки на станции Молодечно.
Наркоз уже кончился, и левую ягодицу Мариновича как будто дрелью сверлило…Ну, осколок седалищный нерв задел. Бывает. Не все почётные раны в грудь…автор и сам…ну, ладно, дело не в авторе…
Просто рядовому красноармейцу было очень больно…
И когда в вагон зашёл незнакомый старший лейтенант в комбинезоне и танковом шлеме, никаких иных мыслей у него не возникло, кроме: «Ходют тут всякие…»
А незнакомый командир снял шлем и очень просто сказал: «Товарищи бойцы и командиры!
Вы все здесь — уже исполнили свой долг перед Родиной, честно пролили за неё свою кровь. Честь Вам и хвала за это, и огромное спасибо от всего Советского народа.
Только я вынужден обратиться к Вам с просьбой.
Фашисты прорвались через Литву и прут на Минск. К ним навстречу — идут наши войска, однако до их подхода надо постараться врага задержать.
Я- старший лейтенант Клюев, обращаюсь к Вам, дорогие мои товарищи…Если среди Вас есть танкисты, артиллеристы, пулемётчики, из легкораненых, кто может держать в руках оружие…вступайте в мою часть.
Это не приказ. Приказать Вам не может даже сам Ворошилов…Но я Вас очень, очень прошу…Пожалуйста…»
Ответом ему сначала было — молчание…потом- сплошная, густая, яростная матерная ругань…А потом- они начали вставать…Израненные, обожженные, искалеченные…Санитарки хватали их за руки, не пуская- а они вставали, кто мог…а кто не мог- плакали от горя…(случай подлинный).
Во главе своего хромающего, перебинтованного, пахнущего йодом и кровью войска Клюев прошествовал за здание вокзала. Там, на грузовых путях- стоял он- БЕПО РККА?44.
Последние двадцать лет БЕПО мирно простоял на запАсном пути на станции Орёл- потому как «мы мирные люди…» В резерве 4-того дивизиона 1-го запасного полка бронепоездов.
Согласно довоенным планам, 23 июня его прицепили к «чёрному» паровозу, который и повлёк его по назначению- в ПрибОВО, где на станции Вильно его должен был принять экипаж…
Где тот экипаж…там же, где и станция Вильно…
И в результате остался старший лейтенант с десятком бойцов, которые по дороге боевой состав охраняли…
Теперь же расчёты всех четырёх «трёхдюймовок» и восьми «Максимов» были полностью укомплектованы…
Сам Маринович, как окончивший Минскую школу специалистов АИР был торжественно определён Клюевым на КП бронепоезда…(Простите, воскликнет дотошный читатель, а почему тогда Маринович — не сержант, по крайней мере? Был, отвечу я. Был он — даже старшим сержантом, как окончивший школу с отличием…но, увы…»Честь женщины и слово русского офицера…» Далее ветеран распространяться не стал- так как в сквере Большого театра рядом с ним была любящая супруга. Обычная история в двадцать лет…)
Ну ничего, главное дело- там сидеть не нужно…у буссоли- в основном стоят…
У въезда на мост железная дорога делает такой роскошный разворот…Так что выскочивший из леса БЕПО мог врезать по растаскивающим с шоссейного моста подбитые танки немцам всем бортом…Мог- и врезал!
400 метров- идеально для полковой пушки…А что броню слабо пробивает- так у Гота тяжёлых танков, честно говоря, и не было…
Три раза выскакивал БЕПО из своего леса- и три раза, с пробоинами в бортах, с умолкающими одна за другой башнями- уходил назад…пока на четвёртый раз- не окутался дымом и паром бронепаровоз, легендарная «овечка«…и героическое железо медленно, медленно, со скоростью мишени в парковом тире- потянулось вперёд, на мост…Кулису перебило…ход назад- дать уже было просто невозможно…
Клюев отдал последний приказ: «Стоп машина, все за борт!»
Стоя на мосту, бронепоезд умирал…Но он ещё жил…стреляли последние пулемёты- в том числе тот, за которым стоял командир БЕПО. Они прикрывали отход уцелевших бойцов- раненых уже по второму и третьему разу…
И никто не знал, что БЕПО — имел когда — то гордое имя «Железняк»- и на нём ходили в атаку революционные матросы («С отрядом флотским Товарищ Троцкий Нас поведёт на смертный…»), а потом- носил не менее гордое имя «Офицер»- и в его экипаже сражались отчаянные «дрозды»(«Белой акации гроздья душистые Всю эту ночь нас сводили с..»)…есть всё-таки в грозном железе- героическая душа. Частица которой — переходит на экипаж…
Сержант Пияшев отдал Главный приказ…Теперь они задержали Гота- уже почти на полтора часа.
Интерлюдия.
Взыскательный читатель жалуется- только познакомишься с новым героем- а его уж нет…
Песня о незнакомом друге.
Его убили час назад…
Он пал на землю…и остался.
А я узнал его — вчера,
Навек — сегодня — распрощался.
Мы не дружили никогда,
Мы в ссоре- тоже не бывали.
Мы только раз, ещё вчера-
В одном окопе ночевали.
Мы не уснули до позна,
О чём-то близком вспоминая,
А я его- почти не знал.
И никогда уж — не узнаю.
Его убили- час назад.
Он пал на землю- и остался…
Он был весёлым, говорят…
Но смерти- точно не боялся!
Слова народные.
Около восемнадцати часов. Дзядов остров.
«Иван Иваныч, который сейчас час?»
«Командир, не поверишь…»
Сомов достал из кармана стальные «Кировские» часы в воронёном корпусе, на котором просматривалась затейливая золотая вязь наградной гравировки («Это мы УСВ испытывали…»)
«Вот ведь… Сидим здесь пожалуй уже битый час, Додик вон на всех бабочек здешних уже подивился, Сидоренко трансмиссию почитай всю перебрал- а на моих — только пять минут и прошло, как мы на сухое выбрались…Чудно.»
Фалангер, с досадой: «А может, они у тебя стоят?»
Володя Костоглодов: «Му-у-у….му-му-му.» И показал руками, что тень от вековой сосны- всё на том же месте, как прибитая…С места не стронулась! Сразу видно, лесной человек…
Бабушка Олеся: «А ты на часы-то не смотри…Здесь время всегда иначе идёт…Успеешь ты, сокол ясный, к своему святому делу, не переживай. Пока что повечеряйте, хлопцы- а как с острова уйдёте, так и часы ваши — опять начнут по прежнему отмерять…что кому осталось…»
Фалангер: «Да, смысл есть…последний раз ели-то мы ещё в столовой, в Берёзе. В бою не до обеда будет…Как, бабушка, костерок — то здесь зажечь можно?»
Олеся: «А как же! Они любят, чтоб живые горячее ели, а им-то и пару с котелка довольно будет…»
Фалангер, осторожно: «Кто- они?»
Олеся: «Да, дзяды…вы их не бойтесь, это такие же люди, только уже помершие…Своим от дзядов лихо не будет.»
Иван Иваныч: «Ну и шутки у тебя, бабушка…»
Между тем Фалангер начал передавать из люка Иван Иванычу консервные банки…а тот читал этикетки: «О! «Спагетти с мясом. Достаточно вскрыть банку, содержимое её подогреть, и готово горячее блюдо» Командир, это что такое за еда?»
«Это…эх, чёрт, чего ведь подсунул в темноте, а говорил — «мясо, мясо«…спагетти — это как макароны по-флотски, только без дырочек…у нас в Интердоме парень один, Луиджи, из Неаполя, здорово готовил…но одной банки на всех будет маловато…»