– Проверяйте. У нас все чисто.
А отчет, а крупный аванс?
Эта мысль повергала его в состояние, при котором человек способен пойти на верную гибель, только бы избавиться от угнетающих его в данный момент настроений.
Этими настроениями и временным этим замешательством и воспользовался враг.
Юрий Степанович не знал и не видел вокруг себя врагов: наоборот, он всегда чувствовал себя в окружении дружески настроенных людей. И почему бы ему не чувствовать себя среди друзей? Не им ли создано огромное дело, не ему ли обязаны все те, кто так или иначе принимал участие в этом деле, кто так или иначе получал от этого дела материальную ли, моральную ли пользу. Никто не был обижен или обделен, все долги и обязательства, даже самые ничтожные, исполнялись, – откуда же могли явиться враги?
Он не знал одного: для того, что бы нажить врага, не надо никого обижать, обделять или оскорблять, не надо никому причинять вреда – достаточно только сделать что-либо, чего другие сделать не смогли, чтобы сразу же у тебя появились враги из числа тех, кто ни при этих, ни при каких-либо иных обстоятельствах сделать ничего не может, но зато вполне и с успехом может заменить вас в созданном вами же предприятии.
Он не знал, что эти неведомые враги не выйдут открыто, не скажут:
– Мы твои враги – бойся нас.
Не выступят против него на заседании или в комиссии, или на совещании, а неизменно, сохраняя самую дружественную улыбку, постараются утопить его в ложке воды, ими же заранее весьма предусмотрительно приготовленной.
И поэтому Юрий Степанович не увидел ничего дурного в том, что один из многочисленных друзей, увидев задумчивость его, подошел к нему просто, по-человечески, по-дружески, как только может подойти приятель твоего беспечального, как говорится, детства, и как человек, кроме того, всем Юрию Степановичу обязанный.
– Не пора ли нам сдать отчет, – напомнил он, пользуясь правом управляющего делами.
Бобров прекрасно понимал, что отчет сдавать давно пора, что все сроки прошли, и смутился, может быть – на минуту, но быстро оправившись от смущения, ответил:
– Хорошо. Я сегодня займусь… Все некогда было.
Всякий управдел удовольствовался бы одним напоминанием, но не удовольствовался им старый товарищ и друг беспечального детства. От него не могло ускользнуть ни едва заметное смущение, ни некоторая неуверенность тона, ни невольно опущенные глаза.
– Юра, я спрашиваю тебя как друг. У тебя не хватает каких-то пустяков? Да? – сказал он, положив руку на плечо Боброва.
Бобров мог бы ответить:
– Не беспокойся. Это тебя не касается.
Но так можно ответить кому угодно, только не старому приятелю, подошедшему с самым искренним намерением помочь ему, выручить из вполне возможной беды. Бобров промолчал.
– Знаю, – продолжал Алафертов, и удивляюсь, почему ты сам до сих пор не сказал мне. Я специалист в делопроизводстве и в бухгалтерии тоже не промах. Сделаю так, что комар носа не подточит. Сколько у тебя не хватает? Какие пустяки! Я думал, куда больше. Это мы в два счета спишем…
И, увидев обрадованные глаза Боброва:
– Ох, уж эти мне великие люди. Ты ведь никогда не отличался практической сообразительностью, Юрий. Не в обиду тебе говорю, – ведь ты человек незаурядный. А как просто было в твоем положении. Командировку устроил бы, выписал суточные… Ведь я понимаю, что при миллионных делах нельзя обойтись грошовой ставкой.
– Как же это ты сделаешь? – спросил Бобров с облегчением человека, которому предлагают верное средство избавиться от грозящей опасности.
– Предоставь мне. Ни сучка – ни задоринки.
– Делай как знаешь, – ответил Бобров. Он был доволен, что выпутался из затруднительного положения, но гораздо больше его был доволен сам Алафертов.
Алафертов, до сих пор остававшийся в тени, займет на время центральное место в нашем повествовании, и потому необходимо сказать несколько слов и об этом скромном герое.
Мы встретили Алафертов на первых страницах повести в качестве молодого человека без определенного положения, без определенного дела, но впрочем с довольно-таки определенной репутацией мало надежного и мало способного человека. Но прежний Алафертов – не то, что Алафертов теперешний. Не место красит человека, – говорит традиционная пословица, – но разрешите, дорогие читатели, признать правильность этой поговорки с некоторыми ограничениями. Не всякое место красит человека, скажу я: не говоря уже о месте на скамье подсудимых, не красит человека и место конторщика или счетовода на восьмом и даже десятом разряде, – но место управдела крупнейшего предприятия может и очень даже может украсить человека, занимающего подобный пост. Такой человек не может быть человеком с сомнительным прошлым, – такой человек может быть только человеком с несомненным блестящим будущим, и таким с блестящим будущим человеком был теперь Алафертов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Занятый неотложными и важными делами и получивший к тому же дополнительную нагрузку в виде постоянных заседаний и комиссий, Юрий Степанович не мог справиться с работой один и поневоле многое поручал своему управделу. Молодой человек, принятый на место помощника управдела, в свою очередь развязал руку Алафертову – и фактически Алафертов обратился в заместителя директора, пользующегося на правах старого друга неограниченным доверием и постепенно присваивающего принадлежавшие Боброву функции.
И само собой разумеется, что остаться в тени и бесследно исчезнуть в тот момент, когда кончится горячий период, Алафертову не хотелось. Он должен воспользоваться своим положением, он должен не только замещать Боброва фактически, но и показать, кому надо, что он естественный заместитель Боброва. Он появляется вместо Боброва на заседаниях, совещаниях и комиссиях, он выступает с докладами, он стремится к тому, чтобы его представительная фигура затмила фигуру блестящего строителя. А тут на его счастье или несчастье – заминка в деле, некоторые небрежности, злоупотребления, непогашенные авансы. Ищут виновников, – может быть, этим виновником окажется он, Алафертов?
Предлагая Боброву услуги в погашении аванса, Алафертов, прежде всего, страховал себя от могущих быть неприятностей, но в то же время он открывал себе поле для новой игры. Игра эта мыслилась, может быть, сначала в форме мелкого шантажа, игра эта мыслилась, может быть, в форме использования дружеских отношений и вверенной ему тайны для обделывания мелких, но дающих крупные материальные выгоды делишек, но карта была настолько велика, что заставила Алафертова поставь на нее все, что он имел.
Обещание, конечно, было выполнено.
На другой же день в конторе появился скромный человечек, носивший скромную же и притом галантерейную фамилию – Галстух, с предложением поставить для постройки кирпич на чрезвычайно выгодных условиях. Он отрекомендовался представителем союза кустарных кирпичных заводов соседней губернии, предъявил необходимые документы и мандаты и заключил договор, несмотря на явное неодобрение Палладия Ефимовича, неодобрение, объяснявшееся, может быть, тем, что гражданин Мышь увидел нежелательного конкурента.
– Я по глазам вижу, – заявил Палладий Ефимович, – ему денег давать не стоит.
– Как же так? Им ведь придется расширить производство, – возразил Бобров.
– Десять процентов мы всем даем, – подтвердил Алафертов, – чем же он хуже других?
– Дайте, – распорядился Бобров.
Сделка при крупном размахе предприятия не представлялась особенно крупной, полученный человеком с галантерейной фамилией аванс совсем уже мелким, сумма была выдана из средств, находившихся в руках Алафертова, расписка дана на имя Боброва и проставлена задним числом. Боброву даже в голову не пришло, что эта сделка имеет связь с погашением его аванса и тем более не мог предположить последствий этой незначительной сделки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Что же кирпич? – интересуется неделю спустя архитектор.
– Где же ваш Галстух? – ехидно спрашивает Палладий Ефимович.
Ни одного воза кирпича не было привезено на постройку. Всполошились рабочие, десятники, мастера.