Винс Хоган умер. Он лежал на полу камеры среди тающего льда и мокрых полотенец. Перед смертью Хоган расцарапал себе шею, словно сопротивляясь невидимому душителю. На кончиках его пальцев запеклась кровь. Над ним кружились мухи. Шея почернела и раздулась, как велосипедная камера, которую какой-то безголовый пацан накачал чуть ли не до предела.
– Ну а теперь ты нас выпустишь? – спросил Майк Чайлдресс. – Он умер. Ну что, гребаный выродок, ты доволен? Считаешь себя отомщенным? Он тоже заболел. – Майк указал на Билли Уорнера.
Билли перекосило от ужаса. На шее и на щеках горели яркие красные пятна. Рукав рубашки, которым он постоянно утирал нос, затвердел от соплей.
– Это ложь! – истерично закричал он. – Ложь, ложь, гнусная ложь! Это л… – Внезапно Уорнер начал чихать, согнувшись пополам, изо рта и носа полетели слюна и сопли.
– Видишь? – спросил Майк. – Ну что? Доволен, гребаный безмозглый выродок? Выпусти меня! Можешь оставить его, если тебе так хочется, но выпусти меня. Это же убийство, вот что это такое! Настоящее хладнокровное убийство!
Ник покачал головой, и Майк озверел. Начал биться о прутья, в кровь разбил лицо, ободрал костяшки пальцев на обеих руках. Смотрел на Ника выпученными глазами, колотясь лбом о решетку.
Ник подождал, пока тот не устанет, а потом с помощью швабры пропихнул подносы с едой в зазоры под решетчатыми дверями. Билли Уорнер некоторое время тупо смотрел на него, затем начал есть.
Майк разбил стакан молока о решетку. Осколки и брызги полетели в разные стороны. Оба своих гамбургера он швырнул в покрытую надписями и рисунками заднюю стену камеры. Один прилип к стене в окружении брызг горчицы, кетчупа и приправы, гротескно веселый, будто картина Джексона Поллока. Затем Майк принялся яростно топтать кусок яблочного пирога. Его ошметки заляпали пол. Белая пластиковая тарелка треснула.
– Голодовка протеста! – завопил он. – Я объявляю гребаную голодовку протеста! Скорее ты съешь мой член, чем я съем что-нибудь из твоих подачек, гребаный глухонемой придурковатый говнюк! Ты у меня…
Ник отвернулся, и немедленно воцарилась тишина. Он пошел в кабинет Бейкера, испуганный, не зная, что делать. Если бы он умел водить машину, то сам отвез бы их в Камден. Но он не умел. Плюс Винс. Нельзя же оставлять его на полу на поживу мухам.
В кабинете были еще две двери. За одной оказался встроенный шкаф для одежды, за другой – ведущая вниз лестница. Ник спустился по ней и очутился в подвальном помещении, которое использовалось под склад. Там царила прохлада. Ник решил, что подвал вполне может стать моргом, во всяком случае, на какое-то время.
Он поднялся наверх. Майк сидел на полу. Подбирал с пола кусочки яблока, очищал и отправлял в рот. На Ника он и не посмотрел.
Ник подхватил Винса под руки и попытался поднять. Исходивший от трупа тошнотворный запах чуть не вывернул его желудок наизнанку. Винс оказался слишком тяжелым. Несколько секунд он беспомощно смотрел на труп, отдавая себе отчет в том, что другие двое стоят у решетчатых дверей камер и, как зачарованные, не сводят с него глаз. Ник мог догадаться, о чем они думают. Винс был одним из них, плаксивым треплом, это да, но все равно одним из них. И умер, как крыса в западне, от какой-то ужасной болезни, которой они не понимали. Уже не в первый раз за этот день Ник задался вопросом, когда же и он начнет чихать, почувствует, что у него поднялась температура и начали распухать подчелюстные железы.
Он взялся за накачанные бицепсы Винса Хогана и потащил его из камеры. Голова покойника запрокинулась, и он вроде бы смотрел на Ника, просил быть с ним поаккуратнее, не трясти так сильно.
Ему потребовалось десять минут, чтобы спустить тяжелое тело Винса по крутой лестнице. Тяжело дыша, Ник уложил его на бетонный пол и накрыл потрепанным армейским одеялом, которое взял с камерной койки.
Потом он попытался уснуть, но удалось ему это лишь после полуночи, когда двадцать третье июня уже сменилось двадцать четвертым, то есть вчерашним днем. Ему всегда снились очень яркие сны, и иногда он их боялся. Совсем уж кошмарные сны он видел редко, но в последнее время они все чаще и чаще становились зловещими, и у него возникало ощущение, что они несут в себе какой-то тайный, скрытый смысл. Нормальный мир потихоньку превращался в некое место, где грудных детей приносили в жертву за закрытыми дверьми и огромные черные машины ревели и ревели в запертых подвалах.
И разумеется, Ника мучил жуткий вопрос: вдруг он сам проснется больным?
Спал он мало, а приснившийся ему сон уже видел, причем недавно: кукурузное поле, теплый запах растений, ощущение того, что совсем рядом – что-то (или кто-то) очень доброе и безопасное. Ощущение близости дома. Которое начало уступать место леденящему ужасу, когда он осознал: нечто затаилось на кукурузном поле и следит за ним. Он подумал: «Мама, ласка забралась в курятник!» – и проснулся в свете раннего утра, обливаясь потом.
Он поставил кофе и пошел проверить двух своих подопечных.
Лицо Майка Чайлдресса блестело от слез. За его спиной по-прежнему висел прилепившийся к стене гамбургер.
– Теперь-то ты доволен? Я тоже заразился. Разве не этого ты хотел? Разве это не месть? Послушай, я дышу, как гребаный товарняк на подъеме!
Но Ника в первую очередь интересовал Билли Уорнер, который лежал без сознания. Шея его распухла и почернела. Грудь судорожно вздымалась.
Он поспешил в кабинет, посмотрел на телефонный аппарат и в приступе ярости и вины скинул его со стола на пол, где он и остался лежать на конце своего шнура. Ник выключил плитку и побежал к Бейкерам. Жал на кнопку звонка, как ему показалось, целый час, прежде чем Джейн открыла дверь. Раскрасневшееся от температуры лицо блестело от пота. Она не бредила, но говорила медленно и нечетко. Ее губы покрывали волдыри.
– Ник. Входи. Что случилось?
Ник написал: В. Хоган умер прошлым вечером. Кажется, Уорнер умирает. Он очень тяжело болен. Видели ли вы доктора Соумса?
Она покачала головой, чихнула и пошатнулась. Ник обнял ее за плечи и подвел к стулу. Он снова написал: Не могли бы вы позвонить ему от моего имени?
– Да, конечно. Принеси мне телефон, Ник. Кажется… ночью болезнь вернулась.
Он принес телефон, и Джейн набрала номер Соумса. После того как она более тридцати секунд прижимала трубку к уху, не шевельнув губами, Ник понял, что ответа не будет.
После звонка Соумсу она позвонила его медсестре. Там тоже не отвечали.
– Попробую позвонить в дорожную полицию, – сказала Джейн, но ей пришлось положить трубку уже после первой цифры. – Похоже, междугородняя связь по-прежнему не работает. После единицы сразу идут гудки. – Она слабо улыбнулась ему, и слезы беспомощно потекли по ее щекам. – Бедный Ник. Бедная я. Бедные все. Помоги мне подняться наверх, пожалуйста. Я очень ослабела и задыхаюсь. Похоже, скоро мы с Джоном опять будем вместе. – Он смотрел на нее и вновь жалел о собственной немоте. – Думаю, я прилягу, если ты поможешь мне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});