Глянув на Лемми, она вздохнула. Лампочки вдоль дорожек светились зеленовато, словно яркий лед.
— И конечно же, тут не будет тебя, — добавила она.
— Как это не будет меня? А где же я буду?
— Ну, наверное, ты-то тут будешь, только я не смогу этого определить. Совсем как олень.
Лемми видел, что ей хочется сказать что-то еще, что-то неположенное. А потом вдруг она с собой не справилась…
— Если честно, оленя его глаза не обманывали, — вырвалось у нее. — На самом деле тебя тут нет, ты…
— Что значит, меня тут нет? — сердито возразил Лемми.
На ее лице возникло странное выражение, одновременно виноватое и победное. Словно она радовалась, что добилась хотя бы какой-то реакции — так некрасивая девчонка на школьной площадке пристает к тебе, лишь бы самой себе доказать, что она существует.
Они как раз приблизились к двери особняка, когда Кларисса повернулась к гостю.
— Не обращай внимания на мои слова. Конечно же, ты здесь, Лемми. Конечно, здесь. Ты молод, ты жив, полон надежды и любопытства. Ты здесь больше, чем я. Правду сказать, намного больше.
Она толкнула тяжелую дверь, и они ступили в гулкий мраморный вестибюль.
— Это ты, Кларисса? — раздался ворчливый мужской голос.
Из боковой комнаты вышел старик, лицо у него было желтое и помятое, плечи — сутулые. Бесформенные джинсы держались на обернутой вокруг туловища бечевке. Но, как и у Клариссы, разрешение у него было такое высокое, что Лемми едва не почувствовал себя грейтаунцем.
— Ты долго пропадала, — пробурчал старик. — Где, скажи на милость, тебя носило?
— Познакомься с Лемми, Теренс, — сказала Кларисса.
Старик нахмурился, уставившись на мраморную плиту, на которую она указала.
— А?
— Это Лемми, — повторила она раздельно и с нажимом, как говорят, пытаясь напомнить другим то, что им давным-давно положено знать. — Имплантанты, — прошипела она, когда он не уловил намек.
Пробормотав что-то себе под нос, старик покрутил у себя за ухом.
— О Господи, Кларисса! — устало вздохнул он, только сейчас заметив Лемми и поспешно отводя глаза. — Неужели опять? Только не начинай все сызнова.
Кларисса предложила Лемми пройти в гостиную.
— Садись, дружок, устраивайся поудобнее. Я через минутку вернусь.
Это была высокая длинная комната, отделанная деревянными панелями. По стенам висели потемневшие от времени картины с вазами фруктов, мертвыми фазанами и строгими, неулыбчивыми лицами. Почти догоревший огонь тлел в камине под огромной каминной полкой с резьбой в виде переплетенных листьев.
Лемми неловко опустился на большой темно-красный диван и стал ждать, жалея, что согласился прийти. В вестибюле ссорились старики.
— Почему я должен включать треклятые имплантанты в собственном доме? Почему мне нельзя жить в реальном мире без электронных штуковин? Я же не просил тебя приводить в гости всяких призраков!
— Почему бы тебе не признать, что теперь их мир реален, Теренс? Не они сейчас призраки, а мы!
— Ах вот как? Тогда почему они исчезают без следа, как только отключишь чертовы…
— А потому, что через двадцать или тридцать лет мы умрем, и никто про нас даже не вспомнит, а миллионы их будут жить и любить, учиться, работать, играть…
— Речь не о том, и ты это знаешь. Речь о том…
— Оставь, Теренс. Я не желаю об этом спорить. Я вообще не желаю с тобой спорить. У меня гость, понимаешь? Если уж на то пошло, у нас обоих гость. И, пожалуйста, относись к нему как полагается.
Переступив порог гостиной, она выдавила улыбку, немного нервную после ссоры в вестибюле.
— Как насчет шоколадного кекса? — воскликнула она слишком весело, указывая на блюдо с выпечкой.
Лемми умирал с голоду и сразу потянулся к блюду — но без толку. Он мог коснуться кексов, даже их потрогать, но пытаться сдвинуть один, все равно что толкать грузовик или дом.
— О Господи! — охнула Кларисса. — Извини, я совсем забыла.
«Опять?» — подумал Лемми, вспоминая, как раньше она «забыла», что дальше периметра он ничего не видит.
— Нестрашно. — Вскочив, она подошла к буфету в углу комнаты. — Я всегда держу кое-что из вашей снеди. Гости к нам заглядывают редко, но никогда не знаешь…
Вернулась она с другим блюдом кексов. Эти были кричаще яркими и с таким низким разрешением, словно она специально их выбрала, лишь бы оттенить свое домашнее печево. Но Лемми был голоден и съел один за другим шесть штук, а она смотрела и улыбалась.
— Надо же, какой завидный аппетит!
— Я ведь из самого Дот.лэнда добирался, — напомнил ей Лемми. — И постоянно бежать приходилось. К тому же зверь не по прямой сюда шел. То туда, то сюда, а еще несколько раз давал кругаля.
Рассмеявшись, Кларисса кивнула. А потом, как уже несколько раз до того, начала что-то говорить, осеклась, но все равно сказала. Похоже, у нее была такая привычка. Наверное, когда много времени проводишь один, разучиваешься о чем-то умалчивать.
— Знаешь, как функционирует твоя еда? — спросила она Лемми. — Знаешь, почему она тебя насыщает? — И даже не дала Лемми возможности ответить: — Всякий раз, когда ты что-то откусываешь, компьютер посылает сигнал, и откуда-то очень далеко идут сигналы к твоим центрам осязания. Тогда небольшое количество питательных веществ впрыскивается в твой кровоток…
Лемми нахмурился.
— Почему ты все время так делаешь?
— Что именно, дружок? — Она разыграла полнейшую невинность, но притворство было хрупким как стекло.
— Сбиваешь меня с толку.
— О чем ты, Лемми? Зачем, скажи на милость, мне сбивать тебя…
Она снова осеклась, провела рукой по лицу, словно стирала маску ложной искренности, и ненадолго умолкла, уставившись на почти догоревший огонь.
— Наверное, из зависти, — сказала она наконец. — Да, из самой обычной зависти. Мне так обидно смотреть на шум и смех в Дот.лэнде. Мне завидно, что ты живешь в этом городе. Ведь все мои настоящие друзья умерли. В Лондоне нас, Внешних, осталось не больше ста, и по прошествии стольких лет мы на дух друг друга не переносим. Знаешь, мы не можем иметь детей. Это — одно из условий, при которых нам позволили остаться Извне. Нас стерилизовали. Конечно, мы все равно были слишком старыми.
Она устало вздохнула — точно человек, которому сама печаль надоела, как серые тучи, которые никогда не развеются.
— А на улицах… ну, сам знаешь, каково там… Ты необычный. Ты ведь не убежал, едва узнав, кто я, и не стал надо мной потешаться, и друзей не позвал, чтобы они тоже надо мной посмеялись и обозвали «жутиком». Ты добрый. И посмотри, как глупая старуха тебя отблагодарила!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});