Самый факт громадного развития индустриального труда в деревне с безусловной ясностью выступает из всех показаний современников. Всякий раз, когда у нас есть сколько-нибудь обстоятельные цифровые данные, касающиеся той или иной большой мануфактуры, оказывается, что главную массу рабочих составляют крестьяне соседних деревень, а иногда даже деревень соседних провинций. Вот мануфактура хлопчатобумажных изделий некоего Brodes, в городке St.-Dye (близ Орлеана): там числится 2100 рабочих, но из них 1800 прях, 180 мотальщиц (dévideuses), всего 70 ткачей и 50 готовальщиков. Разбросаны все эти люди не только по деревням орлеанской области, но даже по соседним провинциям [88]. И это одна из исключительно больших мануфактур, работающая главным образом (на две трети) на иностранный рынок: на Брабант, Голландию, Швейцарию, Польшу и Россию [89].
Чуть ли не крупнейший парижский фабрикант газовых материй Сантерр, хозяин одного из очень немногих предприятий, относительно которых у нас есть приблизительные данные, касающиеся числа рабочих, дает работу 500 рабочим. Но где они работают? В деревнях, лежащих близ Сен-Кантена [90]. А между тем Сантерр живет и торгует в Париже и именуется fabricant de Paris.
Гудар — владелец бумагопрядильных и суконных мануфактур, на которых работало в Лангедоке 6 тысяч человек в 70-х годах XVIII в. [91], — может, конечно, считаться одним из исключительно крупных промышленников; но эти 6 тысяч человек сосредоточены не в трех его заведениях, даже не в трех городах, а разбросаны по всему Лангедоку.
Около 1789 г. двадцать пять деревень работало только на те большие аббевильские мануфактуры (в Пикардии), где занимались выделкой полотняных мешков (для нужд колониальной торговли) [92].
Собираясь завести большую полотняную мануфактуру, которая, даже по отзыву местных властей, должна оказаться в высшей степени полезной для всей области Труа, промышленники Aviat Polin и Fodrillon наперед заявляют, как они поставят дело: в здании мануфактуры будет работать 20 ткачей, остальных же рабочих дадут окружные деревни [93]. И тут дело идет об очень обширном предприятии, которое должно повлиять на экономическую жизнь всей местности.
Но, конечно, не эти редкие указания о числе рабочих на той или иной отдельной мануфактуре особенно важны для нас: документы прямо говорят о громадном участии именно деревенского населения в промышленной деятельности и всего южного индустриального района — Лангедока, и северного — Пикардии, Фландрии, Cambresis, Beauvoisis, Hainault и северо-западного — Бретани и Нормандии, и восточного — седанского и т. д.
Громадное развитие бумагопрядильной индустрии в Лангедоке (особенно в Монпелье, Альби, Кастре, всей альбигойской области, в Тулузе) констатирует интендант провинции Балленвилье [94]. И в мемуарах своих [95] и в дошедшем до нас письме он говорит, что не хватает уже рабочих рук для старинной и более, по его мнению, выгодной шерстяной индустрии; он передает даже пожелание заинтересованных лиц, чтобы правительство воспретило бумагопрядильное дело в Лангедоке. Но сам он видит единственный исход в распространении еще пока почти отсутствующих машин, которые восполнят живой труд. Прядильным делом в этой индустрии заняты крестьяне тех же Севенских гор, того же Gevaudan, тех же деревень и сел, которые работают и на шерстяные мануфактуры: немудрено, что конкуренция могла повысить заработную плату и вообще затруднить фабрикантов шерстяных материй в приискании рабочих рук… Бумагопрядильная работа была легче, и поэтому больше привлекала крестьян.
Балленвилье говорит, что Лангедок «полон мануфактур», выделывающих шерстяные, бумажные и шелковые материи [96]. Громадное количество людей занято мануфактурным трудом, — индустрия рассчитана на всю Францию, на Италию, Испанию, германские страны, на страны Леванта. Самая обширная ветвь лангедокской индустрии — шерстяная промышленность; шерстяные мануфактуры, выделывающие разнообразные материи, от наиболее грубых до самых тонких, разбросаны по всей стране. По показанию интенданта, главная отрасль шерстяного производства [97], выделка простых материй (cadis), организована так, что больших, принадлежащих одному лицу, мануфактур здесь нет, а в некоторых частях страны, именно в Gevandan, «каждый человек — фабрикант». Все крестьяне имеют станки, и в свободное от полевых работ время, особенно зимой по вечерам, крестьянская семья обрабатывает шерсть на продажу [98]. Выделанные материи крестьянин несет на рынок, где купцы (négociants-commissionaires) скупают их и отправляют в Лион, в Ним, в Марсель и т. д. [99]
Лангедок поставляет не только шерстяные, но и шелковые материи.
После Лиона главным центром французской шелковой индустрии являются Ним и окружающая Ним область. Но тут выделываются шелковые материи погрубее: крестьяне в Севенских горах заняты пряжей шелка и работают на Ним; по своему невежеству и полному отсутствию порядочных инструментов не могут изготовлять более тонкие сорта [100]. Здесь нет крупных заведений даже в том условном смысле, как это можно констатировать относительно Лиона, т. е. мануфактур, принадлежащих богатому хозяину и дающих заказы хотя и работающим у себя на дому, но большому количеству рабочих. В Лангедоке этой отраслью индустрии занимаются маленькие предприниматели в Ниме, в городках, местечках и деревнях Севенских гор [101], и единственное средство к улучшению качества местного шелка интендант Лангедока видит в том, чтобы правительство всячески способствовало появлению больших мануфактур [102].
В Пикардии, Фландрии, Hainault, Cambresis, Beauvoisis — та же картина.
Колоссальная промышленная деятельность северного района почти целиком была сосредоточена в деревнях, а не в городах: на этом особенно настаивают показания современников [103].
На амьенские и аббевильские суконные мануфактуры работает пикардийская деревня. Станки разбросаны по бесчисленным деревенским приходам, так что, признается инспектор мануфактур, нельзя в точности и сосчитать их [104]. Эта деревенская индустрия составляет для крестьян «полезное добавление к земледелию» [105].
Это же мы видим и в Нормандии. По мнению, весьма распространенному в последние годы старого режима, руанская область была первой во Франции по производству полотна. Она работала на Париж, на Лимузен, на Овернь, на Гиень и Гасконь, на Лион, на Прованс, на Дофине, на Лотарингию и Эльзас, на Беарн, на американские владения, на обширный заграничный рынок [106].
Но где выделывается все это полотно, которого даже по неверной оценке, основанной на заведомо неполном подсчете, продавалось каждые полгода в среднем более чем на 20 миллионов ливров? Обращаемся к графе lieux de fabrique в отчете инспекции за 1784 г., дошедшем до нас, и получаем ответ: на руанские мануфактуры работают Руан и «деревни на 15 лье в окружности, особенно же Pays de Caux (т. е. обширная приморская часть Нормандии, расположенная близ Гавра, Фекана, Ипора); на Больбек — город Больбек «и окрестные деревни»; на Сен-Жорж, Понтодемер, Урвиль, Дьепп, Гавр работает исключительно деревня; на Лувье — город Лувье и деревня; и только относительно маленького городка Evreux нет этой вечной пометки «dans les campagnes» [107]. Вот картина, не оставляющая ничего желать в смысле определенности ответа на вопрос о развитии деревенской индустрии. И это показание относится именно к деревенскому населению, работавшему не за свой счет, а на городских «мануфактуристов»: ведь это свидетельство исходит из мануфактурной инспекции, которая имела свои bureaux de visite в Руане, Больбеке, Сен-Жорже, Урвиле, Дьеппе, Гавре, Лувье и Эвре и хотя весьма неуспешно, но все же силилась учесть и проконтролировать попадающие в эти города куски материи и отметить их происхождение. Если даже по такому свидетельству деревня производила большую часть полотна всей области, то в действительности этот факт должен был сказываться еще ярче. Мы увидим ниже, что деревня не чуждалась самых трудных отраслей производства.
Выделкой кружев кормилось население громадного района, тяготевшего к центру этой промышленности на юге, — Puy-en-Velay; и эта индустрия была главной статьей в бюджете крестьян, населявших малоплодородную, гористую местность [108]. Падение этого промысла грозило всему району полным обнищанием и чуть не уничтожением какой бы то ни было платежеспособности населения [109].