Вернувшись в Ме-нау-цхе-тау-наун, я сразу же начал расчищать себе землю под кукурузу. Но индейцы, видимо настроенные Аис-кау-ба-висом, относились ко мне так враждебно, что я решил расстаться с ними. Однако тут со мной стряслась беда, от которой я несколько месяцев не мог оправиться. Вот как это случилось. Я забрался на высокое дерево и обрубал его ветви. Сбросив почти все ветви на землю, я решил полезть выше, чтобы срубить верхушку. Но несколько верхних ветвей, упав на вершину соседнего дерева, отскочили назад и сильно ударили меня в грудь. Я рухнул на землю с большой высоты и много времени пролежал без сознания. Придя, наконец, в себя, я лишился голоса и долго пытался объяснить индейцам жестами, чтобы они принесли мне воды. Пытаясь добраться до своей палатки, я три раза падал в обморок.
У меня было переломлено несколько ребер, и прошло много времени, прежде чем я смог ходить без посторонней помощи. Но д-р Мак-Лофлин, занимавшийся торговлей у Рейни-Лейк, узнав о моем состоянии, послал за мной некоего м-ра Тейса, чтобы доставить в свой дом у озера Уайтфиш. После этого меня долго рвало кровью и при каждом движении я испытывал такое ощущение, как будто по моему телу разливается горячая жидкость, М-р Тейс и другие служащие «Северо-Западной компании» ухаживали за мной очень заботливо и ласково. К концу следующей зимы мое состояние несколько улучшилось, но, когда с весной наступила жара, я снова заболел и не мог охотиться.
Весной нам пришлось подниматься по длинным быстринам реки Рейни-Лейк-Ривер. Здесь наши каноэ перевернулись и затонули, но мне удалось добраться до берега вплавь, держа детей на спине. Каноэ м-ра Тейса тоже пошло ко дну, но все, что в нем находилось, удалось спасти. Несколькими днями позже мы добрались до фактории д-ра Мак-Лофлина у Рейни-Лейк. Доктор любезно отвел мне комнату в своем доме, где уходом за мной некоторое время занимались мои дети. Меня снабжали всем необходимым, а доктор хотел даже, чтобы я провел у него весь год. Но я тосковал в одиночестве и стремился к Лесному озеру, где находилась моя жена. Я надеялся, что Аис-кау-ба-вис наконец прекратит причинять мне неприятности.
Хотя встретили меня там совсем не так, как я рассчитывал, я все же прожил в деревне, пока не закончился сев кукурузы. После сева мы занялись заготовкой и сушкой черники, в изобилии растущей в этой местности. Потом наступило время сбора болотного риса и кукурузы, на что ушло все лето.
Поздней осенью я опять заболел, так как еще не совсем поправился после переломов. В довершение всего среди индейцев опять начала распространяться какая-то новая болезнь. Как-то я лежал в палатке, не будучи в состоянии ни сидеть, ни ходить. Все женщины работали тогда в поле. Вдруг вбежала моя теща с мотыгой в руках и начала наносить мне удары по голове. Я не мог как следует защищаться, да и не пытался этого сделать, примирившись с мыслью о неизбежной смерти. Оказалось, что, работая в поле, теща вспомнила о погибших детях и расплакалась. Затем, сообразив, вероятно, что человек, которого она считала виновным в их смерти, теперь в ее руках, она бросилась к дому, чтобы убить меня. Не знаю, почему после нескольких ударов она вдруг прекратила избиение, А так как я после первого мгновения растерянности прикрыл голову одеялом и отражал руками удары, то раны оказались менее опасными, чем можно было ждать. Теща так верила Аис-кау-ба-вису, что ничуть не сомневалась в гибели своих детей из-за моих злых козней. Я это хорошо знал и поэтому отнесся к ее поведению более снисходительно, чем сделал бы при других обстоятельствах. Хотя теща и отказалась от мысли лишить меня жизни, она относилась ко мне с каждым днем все суровей и неприязненней, в чем ей подражала и моя жена. Это объяснялось отчасти и тем, что из-за болезни я не мог уже так хорошо снабжать свою семью, как делал раньше. Но, несмотря на все эти неприятности и разочарования, мое здоровье и силы медленно восстанавливались, и когда индейцы поздней осенью отправились в путь, чтобы встретиться с торговцем, я уже мог их сопровождать.
Я сел вместе с детьми в маленькую лодку, а жена и теща следовали за нами в большом каноэ, нагруженном продовольствием и вещами. В первый же день я обогнал женщин, чтобы вместе с другими индейцами поскорее добраться до того места, где предполагалось разбить лагерь. Я нарубил шестов для палатки, но женщины не появились, а у меня не было ни пуккви, ни пищи. На следующий день я постеснялся сказать индейцам, что у меня нет еды, хотя дети начали плакать от голода. Самолюбие помешало мне остаться с индейцами.
Я понял, что жена решила меня бросить и не следует рассчитывать на ее скорое возвращение. Поэтому я поехал вперед и миновал то место, где было решено устроить следующую стоянку. Здесь мне удалось подстрелить жирного лебедя и накормить детей. Наступили сильные холода, а мне предстоял еще длинный водный путь, но я больше всего боялся, как бы индейцы меня не догнали, и не обращал внимания на начавшуюся бурю. Я велел детям лечь на дно каноэ и покрыл их большой бизоньей кожей. Ветер дул все сильнее и сильнее, и волны уже перекатывались через мое маленькое каноэ. Борта его покрылись льдом, дети промокли и промерзли. Холод так сковал мои движения, что я не мог как следует править, и совсем недалеко от того места, где мы рассчитывали пристать, моя лодка ударилась о скалистый выступ на косе и разбилась.
К счастью, у этой скалы и дальше к берегу было неглубоко, и, проломив тонкий слой льда, мне удалось перенести детей на сушу. Но на берегу мы едва не погибли: мои палочки для добывания огня промокли и я не мог развести костер. Тогда мне пришла в голову мысль сломать свой пороховой рог, внутри которого нашлось немного сухого, еще не отсыревшего пороха. Так мне наконец удалось разжечь костер и тем спасти нам жизнь. На следующий день прибыли люди с расположенной неподалеку фактории м-р Сейра. Он услышал о моем положении: индейцы, видимо, сообщили о том, что я заблудился. Торговец велел разыскать меня и доставить в свой дом. Здесь я взял аванс из расчета потребностей всей семьи, так как думал, что раньше или позже жена последует за мной.
Вождь этой области, от которого я заранее получил разрешение охотиться на небольшой выбранной мною территории и обещание, что никто не будет там промышлять, пытался уговорить меня не оставаться на зиму одному. Мне нужно, говорил он, либо жить вместе с индейцами, либо взять другую жену. Дети были еще слишком малы, чтобы стать мне помощниками, а здоровье мое еще не окрепло, и вождь считал, что с моей стороны будет неосторожно проводить зиму в одиночестве. Но я не послушался его добрых советов.
Мне не хотелось тогда ни жить вместе с индейцами, ни брать другую жену, и я начал прокладывать тропу к своим охотничьим угодьям. Сначала я перенес туда свое имущество, а затем забрал детей. Моей дочке Марте исполнилось тогда три года, а другие дети были еще меньше. За три дня я обосновался в своих угодьях, но вскоре впал в жесточайшую нужду, из которой меня выручила только охотничья магия.