Читать интересную книгу Россия и Южная Африка: наведение мостов - Аполлон Давидсон

Жены и другие

Конечно, южноафриканцы встречались с русскими девушками. Для некоторых эти отношения оставались воспоминаниями юности, другие возвращались в Африку с русскими женами.

Об отношениях с русскими девушками и женщинами упоминали в своих воспоминаниях немногие, но все же такие упоминания были.

Касрилс вспоминал о своем пребывании в Одессе: «… по субботам мы ходили на танцы в Дом офицеров, где имели возможность познакомиться с местными девушками. Это было чистое, добросердечное развлечение с приемами ухаживания, которые, как мне казалось, вышли прямо из русских романов девятнадцатого века. Некоторые из более старших товарищей, которым было уже далеко за сорок, завели знакомства с вдовами военной поры и по субботам и воскресеньям наслаждались домашним уютом. Это были достаточно тайные романы, и я узнал об этом только тогда, когда один из наших ветеранов, „дядюшка“ Джеремия, пригласил меня на обед в воскресенье. Когда мы пришли в дом его возлюбленной – женщины за пятьдесят лет, сыновья которой были в армии, на него хлынул поток чувств…» [923]

Твала, учившийся в СССР в 1976 г., пишет, что, когда он шел на свидание, имя и адрес девушки, с которой он собирался встретиться, нужно было сообщать начальству. Очевидно, полагал он, чтобы ее проверили в КГБ. Твала думал, что если бы проверка была неудовлетворительной, то встречу не разрешили бы. Но о таких случаях он никогда не слышал. «Я нашел русских женщин очень привлекательными, – пишет он, – особенно женщин смешанной европейско-азиатской крови. В целом расовой дискриминации в России я не испытывал. Стоило мне подружиться с какой-нибудь русской женщиной, ей обязательно хотелось потрогать мои курчавые волосы» [924] .

Хиллел Тиктин женился на девушке из Киева, где проходил подготовительный курс. Препятствий ему не чинили, наоборот, постарались создать более подходящие условия, когда у него родился сын [925] .

Синдисо Мфеньяна женился через год после приезда в СССР. Как он говорил, «это было большим сюрпризом для комсомола. Мне они ничего открыто не сказали, только позже я узнал, что у них были возражения» [926] . Но, конечно, у девушек и жен были проблемы с советской бюрократией. Об этом говорили нам и Рита (Филорида) Мфеньяна, жена Синдисо, и Люся Ндлову, жена Пилы Ндлову, диктора Московского радио, вещавшего на зулусском языке [927] . Нелегко было быть женой иностранца – пусть и «прогрессивного» – в Советском Союзе, трудно и за рубежом. На упреки комсомольского руководства обе говорили об интернационализме: «Ведь это вы нас так воспитали». Но для советской иерархии интернационализм был понятием государственной политики, а не личных отношений.

Рита не отказалась от советского гражданства – да и какое ей было принимать? Ее муж был человеком «без гражданства». Но по поводу проблем с визами в советском консульстве в Лусаке Рите говорили: «Что вы хотите? Вы же знали, на что шли» [928] .

Рита работала в Лусаке по специальности – инженером в Корпорации электроснабжения Замбии. Жилье семье предоставила эта компания, а на зарплату они смогли купить машину. Синдисо работал в структурах АНК, но получал только дотацию, которой хватало разве что на хлеб и сигареты. Правда, раз в неделю АНК предоставлял своим кадрам продовольственные пайки. Но было в них, что попало. Паек мог состоять, например, из капусты и пяти пачек супа. Или целый месяц в нем были только советские консервы фабрики «Слава». Только в конце 1970-х годов стало легче [929] .

Рита привнесла в жизнь анковской колонии в Лусаке элементы советской жизни. До ее приезда там ничего не делалось для детей. С помощью женской секции АНК она создала для них пионерскую организацию и детский клуб, в котором члены АНК рассказывали ребятам о своем опыте или о том, что знали, учили песням и танцам и разным практическим навыкам. Потом именно эти дети по ее инициативе поехали в «Артек». Организовала Рита и библиотеку – прямо у себя в доме [930] .

Приключения Люси Ндлову в южноафриканской глубинке – целый роман. После того как после почти трех десятилетий жизни в Москве семья переехала на родину Пилы, под Дурбан, Люсе пришлось проходить церемонию замужества заново, в соответствии с зулусскими обычаями. А потом вступать в сложную систему отношений с многочисленной новой родней. Проблемы были отчасти связаны с традициями, отчасти с политикой: отец Пилы был одним из руководителей зулусской партии Инката, а его сестры – активистками этой партии. В начале 1990-х годов между Инкатой и АНК шла настоящая гражданская война за контроль над провинцией Натал, и партийная принадлежность Пилы могла стоить ему жизни [931] .

Перестройка: ветер перемен в СССР

Конец 80-х годов стал временем важнейших перемен во внешней политике СССР вообще и на Юге Африканского континента в частности. Далеко не везде эти перемены привели к благоприятным последствиям как для нашей страны, так и для тех регионов, которых они коснулись. Южноафриканский регион был исключением: советская политика на Юге Африки в конце 1980-х – начале 1990-х годов стала не только одним из самых ярких проявлений нового советского курса, но и важным фактором урегулирования ангольского конфликта, освобождения Намибии и мирной трансформации в ЮАР.

Разочарования и перемены

Сомнения в правильности советского курса в странах третьего мира, и в частности в Африке, возникли у определенной части советской политической элиты гораздо раньше, чем это осознали на Западе, в самой Африке, да и внутри нашей страны. Столкновение теории социалистической ориентации с практикой привело немалое число тех, кто занимался воплощением этой теории в жизнь, да и самих ее разработчиков, к разочарованию. Поначалу возникли сомнения в методах достижения цели, а именно в возможности построения социалистического общества через национально-демократическую революцию и социалистическую ориентацию, потом в возможности ее достижения без массированной советской поддержки, в том числе и военной, и наконец в возможности, да и целесообразности ее достижения в некоторых странах вообще.

О разочаровании части советской политической элиты в революционном и союзническом потенциале национально-освободительных движений к концу 1970-х годов свидетельствовали, например, записки, которые посылал в Политбюро ЦК КПСС один из главных авторов теории социалистической ориентации К. Н. Брутенц [932] . Уэстад писал, что определенный вклад в появление этого скептицизма внесли отчеты сотрудников КГБ из стран третьего мира, свидетельствовавшие о коррумпированности лидеров, отсутствии уважения к правам человека и нормам законности, превалировании клановых и этнических связей над классовыми и общенациональными [933] .

О каких бы то ни было переменах официального курса страны тогда речи не было, а подспудные изменения в настроении элиты проявлялись лишь в незначительной на первый взгляд разнице в трактовках и интонациях отдельных ученых и коллективов научно-исследовательских институтов. Так труды по социалистической ориентации, издававшиеся Институтом Африки, которым руководили В. Г. Солодовников, а затем Ан. А. Громыко, заметно отличались от трудов на эту же тему, издававшихся коллективами Института востоковедения и Института мировой экономики и международных отношений, которыми руководили соответственно Е. М. Примаков и А. А. Яковлев. К середине 1980-х годов скептицизм распространялся среди политической элиты все шире.

К. Н. Брутенц, писал в своих воспоминаниях: «Вооруженная борьба, особенно подстегиваемая извне, неизменно сталкивала Советский Союз с дилеммой: либо проявить непростительное, с точки зрения доктрины и союзников, равнодушие, либо пойти на чрезмерно рискованные действия. Осторожность диктовала всячески избегать подобных дилемм. Мы не отрекались от вооруженной борьбы, но ссылались (и действительно так считали) на то, что не созрела революционная ситуация. Однако межа зрелости была не очень видна, и правомерность вооруженной борьбы фактически ставилась нами в зависимость от соотношения сил в мире. Такую позицию можно назвать тактической. Но то была тактика, ориентированная на столь долгий срок, что превращалась – сознательно или бессознательно – в стратегический выбор, в стратегию» [934] .

Дипломат А. П. Барышев, оставшийся верным идеалам 1960-х, утверждал, что «идеи социалистической ориентации, провозглашавшиеся некоторыми странами третьего мира, вообще не встречали симпатий, сочувствия и тем более поддержки в руководящих кругах МИД СССР, и если это делалось, то почти всегда только в рамках официального изложения партийных документов и прежде всего решений съездов КПСС. Читая мемуары Добрынина и Корниенко [935] , не перестаешь удивляться их нескрываемой иронии по поводу „интернационального долга“ Советского Союза в деле оказания помощи национально-освободительным движениям, по поводу „социалистической ориентации“ некоторых развивающихся государств, а также марксистского мировоззрения А. Нето и других лидеров освободительной борьбы народов. Оказывается, что „марксистские воззрения“ и „социалистическая ориентация“ всего лишь служили предлогами для выпрашивания у Советского Союза оружия и другой помощи и поддержки!» [936]