Скрестив руки на груди, она покачала головой.
– Не стоит извиняться. Мы не можем и не должны следить за всеми своими словами, будто за каждым деревом затаился иезуит, который записывает наши разговоры в ожидании» когда мы начнем судачить про великого инквизитора.
Он усмехнулся.
– Ты не стала бы так говорить, если бы жила в Регенсбурге. Только там они прячутся за дверями, а не за деревьями. Думаю, они очень злятся, что закон не позволяет им сжечь всех кальвинистов и лютеран…
– И анабаптистов, – продолжила она.
– И вальденсов,[4] – добавил он. У нее вырвался смешок.
– И армян! – ока покачала головой. – Неудивительно, что там такая неразбериха.
Он улыбался, но ничего не говорил, устремив пристальный взгляд на ее лицо. Несколько недель назад она отвернулась бы, бросив какое-нибудь резкое замечание, но подобно тому, как камень за камнем возводили сигнальную башню, так же постепенно крепли их взаимоотношения.
– Скажи то, что хотел, – мягко попросила она, не желая нападать на него из-за его усталости.
– Глупая мысль, не более, – ответил он и протянул руку, приглашая ее в дом. – Пойдем домой. Здесь слишком холодно.
– Нет, спасибо, – отозвалась она. – Я только что вышла на прогулку. Покой и уединение среди окутанных снегом деревьев помогают мне… – Она оборвала фразу.
– Ты набираешься сил в этой тишине, – заметил Александр. Он приблизился к ней на шаг, прикрыл капюшоном волосы и, заправив выбившуюся прядь, добавил: – У тебя привычка, я заметил, гулять перед ужином в лесу. Похоже, ты находишь там покой.
– Это чувство мне незнакомо, – печально ответила она. – Но тишина возвращает мне силы.
Его взгляд скользнул по ее губам, и она с трудом поборола желание облизнуть их. К своему удивлению, она ощутила легкое, как перышко, прикосновение к ним его пальца.
– Надеюсь, ты получишь большое удовольствие от прогулки. Увидимся за ужином.
Но они не увиделись. Катарина посмотрела на пустое место за противоположным концом стола и вздохнула, затем поднесла ко рту еще одну ложку горячего густого супа. Курьер прибыл как раз перед тем, как снова повалил снег, и Александр, запершись, все еще беседовал с ним.
Сидевшая слева от нее Луиза заметила:
– Мне кажется, он слишком много работает.
Почти поправившийся Траген, сидевший справа от Катарины, проворчал:
– Эту работу необходимо выполнить.
Пожилая женщина фыркнула.
– Так почему же вы ее не делаете? – Он сердито посмотрел на нее, но она только пожала плечами. – Мне кажется, полковник присматривает за фермой, за деревней, за такими, как вы. Вы могли бы…
– Майор Траген поправляется, – перебила ее Катарина. – Он проводит дни согласно твоим собственным предписаниям, Луиза. Ты что, забыла?
Настала очередь Луизы проворчать:
– Он уже здоров, как бык.
– Как выздоравливающий бык, Луиза, который был серьезно ранен, если помнишь.
Луиза искоса посмотрела на нее и заявила:
– И все же я утверждаю, что полковник много работает без какого-либо…
– Полковник достаточно отдыхает, Луиза, – заявила Катарина, в глубине души зная, что это неправда. Он действительно очень устал. Слова Луизы засели в ее мозгу, и она обдумывала их весь ужин и весь вечер после того, как убаюкала Изабо тихим пением колыбельной.
Она читала французский перевод «Одиссеи», а Луиза пряла прошлогоднюю шерсть. Тихое и ритмичное постукивание веретена служило странным фоном к рассказу о чарах, которые Цирцея наслала на команду Одиссея. Пару часов спустя огонь догорел, и Луиза, отложив прялку и веретено, обняла Катарину перед тем, как отправиться спать.
Катарина положила в камин небольшое полено и, помешав угли, вернула их к жизни, затем постояла в одиночестве у окна, раздвинув тяжелые занавеси и глядя на яркий лунный свет, искрящийся на только что выпавшем снегу. Хотя они и не говорили больше на ту же тему, слова Луизы, произнесенные за ужином, все еще продолжали мучить ее.
К тому же она размышляла о только что прочитанной истории. Воин, заблудившийся по пути домой с войны. Может, Александр чувствует себя таким же потерянным, как и она в этом новом мире без войны? Ее манили деревья за окном. Ее дневная прогулка была слишком короткой, и теперь она жаждала вновь ощутить успокаивающие объятия окутанного снегом мира.
В ее мозгу снова прозвучали слова Луизы, и она бросила взгляд в сторону той комнаты, где все еще работал Александр. Пойдет ли он с ней? Она прикусила губу, чтобы подавить лукавую улыбку, готовую вот-вот появиться на устах. Ему, возможно, понравится. Она отпустила тяжелую ткань, и занавеси снова закрыли окно. И даже ей самой, может, тоже.
Чтобы не позволить себе проявить трусость и не пойти на попятный, она приготовила их плащи и повесила на вешалку у двери. Затем поднялась по лестнице, внимательно вслушиваясь, не зашумит ли кто-либо из еще не уснувших обитателей дома, но, хотя жилище было заполнено восхитительными запахами приближающегося Рождества, тем не менее было тихо.
У двери в комнату она в нерешительности заколебалась, и ей отчаянно захотелось, чтобы Александр все еще был занят с Трагеном или курьером. Катарина прислушалась, но желание ее не исполнилось – приглушенные голоса не доносились.
Написанные почти без пропусков строки слились, и Александр потер глаза. Он сидел за импровизированным столом – доски, положенные на два бочонка. Освещением служил огонь камина и свечей. Аккуратно сложенные стопки бумаг, перевязанные лентами, лежали на одном краю стола, тщательно изученная карта – на другом. А перед ним – последний рапорт из Таузендбурга. В рапорте сообщалось, что войска фон Меклена производят разведку в долине к востоку от Карабаса. Крутые склоны долины густо заросли лесом, там проходило очень мало дорог. Если граф решил двинуться на юг по той долине, а не через Карабас, то им следует готовиться защищать Карабас и Леве и с севера, и с юга. Это поможет ублюдку разрешить две проблемы, но поднимет третью – как пробраться сквозь такую труднодоступную местность. Хотя, Бог свидетель, Бат никогда не заботился об удобствах солдат.
Непрошенно в памяти всплыл один из разговоров с Катариной, происходивший поздно ночью почти в полусне в их спальне, которую они делили, правда не в полной мере. Эти беседы о повседневных, на первый взгляд несущественных вещах показали ему, что в ней необыкновенным образом сочетаются умение сострадать с практичностью. Если бы только он мог сейчас поговорить с ней, подумал он. Если бы только мог увидеть, как темнеют ее глаза, когда она обдумывает занимающие его вопросы.
Александр со вздохом откинулся на спинку стула, понимая, что это все только отговорки. На самом деле он просто хотел разговаривать с ней, слышать ее мелодичный голос, когда она будет делиться с ним своими мыслями или обсуждать какие-то планы. Ему казалось, что его усталость проходит при звуках ее голоса. И ему хотелось, чтобы глаза ее темнели, когда она будет думать о нем, а не о его проблемах. Но слишком много неясного было в ней самой, что не позволяло ему потерять бдительность.