Церковные установления того времени предполагали наличие у женщины, принимающей крещение, восприемницы, то есть женщины же, но отнюдь не восприемника-мужчины{230}. Исходя из этого, можно говорить о том, что восприемницей Ольги от купели — хотя, может быть, и заочно — стала супруга императора, «августа» Елена. Об этом свидетельствует новое христианское имя, полученное Ольгой. В соответствии с обычаем, «варварские» правители, принимая крещение от ромеев, принимали и имя правящего императора. Так, еще в IX веке болгарский князь Борис получил в крещении имя Михаил — в честь императора Михаила III, а в X веке киевский князь Владимир Святославич стал Василием — в честь императора Василия II. Ольга же получила имя «августы», жены правящего императора Константина, и знаменательно, что это имя совпало с именем святой царицы Елены, которой отныне и навсегда уподобилась русская княгиня.
Само таинство было совершено патриархом, который лично, своими руками, трижды погрузил княгиню в купель и, по совершении обряда, причастил ее святыми дарами — Телом и Кровью Христовой. Происходило всё в константинопольском Софийском соборе (по всей вероятности, в крещальне во имя святого Иоанна Предтечи, находившейся близ западного притвора Святой Софии, вне основного здания). Именно в память о совершении здесь крещения Ольга передала в ризницу собора драгоценный дар — золотое богослужебное блюдо. Император или, вероятнее, «августа» вместе с патриархом принимали новокрещенную «рабу Божию Елену» из купели, а затем она была торжественно встречена синклитом, сановниками Империи, или их женами — с каждением и возжиганием лампад, символизирующими воссиявший в ней свет Духа Святого.
Возможно, вместе с Ольгой приняли крещение и некоторые из ее родственниц, сопровождавших ее в этом путешествии. Вспомним, что среди русских послов уже были христиане, и они, конечно, тоже радовались душою, видя свою княгиню преображенной светом христианской веры.
Из купели «пакыбытия» (это славянское слово означает возрождение, обновление к новой жизни) Ольга действительно должна была выйти другой — и новое имя, полученное ею, явственно свидетельствовало об этом. Древнерусские книжники с восторгом и благоговением описывали момент преображения святой княгини, предтечи и прародительницы христианских правителей Руси. «Просвещена же быв [святым крещением], радовалась душою и телом», — писал о ней киевский летописец. Более витиевато, но вместе с тем и более торжественно выразился составитель Церковной службы святой Ольге, и слова древнего тропаря и поныне звучат в православных храмах в день ее памяти: «Ревность греховную банею крещения… омыла еси, и тления скверну отвергши… Крилома Богоразумия вперивше свой ум, возлетела еси превыше види-мыя твари, взыскавши Бога и Творца всяческим, и Того обретши, пакы порожение крещением прияла еси, и от древа животнаго наслажаешися, нетленна вовеки пребываеши, Ольго преславная!»{231}
Но и летописец, и авторы житий святой и после ее крещения по преимуществу называют ее прежним, княжеским именем. Так, Ольгой, княгиню и будут именовать на Руси; имя же Елена останется для церковного употребления. Это вообще характерная особенность древней Руси: и позднее русские князья, как правило, будут носить по два имени: одно княжеское — для повседневной жизни, а другое крестильное — для церковной службы, духовных записей и посмертного поминания. Обновленная душою, преображенная светом новой веры, княгиня, возвратившись на Русь, предстанет перед своими подданными все той же властной правительницей, не утерявшей права повелевать людьми. Крещение не будет означать полного разрыва с прошлым, во всяком случае, если говорить о традициях управления Русским государством. В известной степени оно станет ее частным делом, хотя, несомненно, Ольга должна была помышлять и о крещении всей Русской земли и всех своих подданных после возвращения из Царьграда.
Патриарх Полиевкт преподал княгине и наставления в новой вере уже после совершения обрада. «И поучил ее патриарх о вере, — продолжает киевский летописец, — и сказал ей: “Благословенна ты в женах русских (в Ипатьевском списке несколько по-другому: «Благословенна ты в русских князьях». — А.К.), ибо возлюбила свет, а тьму оставила[179]. Благословят тебя сыны русские до последних родов внуков твоих”».
В словах патриарха, как они переданы летописцем, — прямая цитата из Евангелия. «Благословенна ты в женах» — так возглашал архангел Гавриил, обращаясь к Деве Марии (Лк. 1: 28). Теперь слова эти прилагались к русской княгине, несшей свет Евангелия своему народу.
А далее в летописи — тот текст, который в несколько видоизмененном, распространенном виде мы уже цитировали в варианте позднего Жития: «…И заповедал ей (патриарх. — А.К.) о церковном уставе, о молитве и о посте, о милостыни и о воздержании чистоты телесной. Она же, преклонив голову, стояла, словно губа напояемая, внимая учению. И, поклонившись патриарху, сказала: “Молитвами твоими, владыко, да сохранена буду от сетей вражеских”… И благословил ее патриарх, и отпустил ее».
А что же император? По летописи, после крещения Ольги он призвал ее к себе, однако завел речь о каком-то мифическом сватовстве — тема, несомненно, вымышленная и не имеющая отношения к действительности, хотя бы потому, что император Константин, как мы знаем, был женат. Однако, как и всякий вымысел, этот сюжет должен иметь свое объяснение и причины, по которым он появился в летописи.
Греческий царь, в отличие от патриарха, выставлен в летописи в весьма неприглядном виде. Он не столько думает о духовном просвещении княгини, сколько желает взять ее в жены, вступить с ней в плотскую связь. Особенно ярко выражено это в поздних вариантах летописного рассказа. Так, в Степенной книге царь (в данной версии, Иоанн Цимисхий), удивляясь «великому разуму» и «светлости благообразия» русской княгини, «възлюби ю зело и возжеле доброте ея», «бе бо и сам… — разъясняет автор, — телесным подобием вельми добророден» и через то надеялся добиться задуманного. Когда княгиня попросила о крещении, «царю же ино ничто же не внимаше, но токмо дабы вскоре браку сбытися»; по совершении же таинства он и вовсе забыл обо всем, но лишь «долу влекущими мудровании дмяся», то есть лишь низменными помышлениями исполнился{232}. Ольге удается «переклюкать» его — ведь она стала его крестной дочерью, и, значит, он уже не может вступить в брак с нею. При этом она проявляет качества, которые ярко отразились в предыдущих летописных рассказах о ней, — изощренный ум, ловкость, а более всего целомудренный нрав — то есть те самые качества, которые во многом определили ее судьбу, с одной стороны, и сформировали ее летописный и фольклорный образ, с другой. Показательно сравнение Ольги в летописном рассказе о крещении с «царицей Южской» (Савской), некогда пришедшей в поисках мудрости к библейскому царю Соломону. Подобно ей, «и сия блаженная Ольга искала доброй мудрости Божией, — пояснял летописец, — но та человеческой, а сия Божией». Однако, в отличие от настоящего царя Соломона, византийский император не сумел разгадать загадок русской княгини, не выдержал испытания мудростью, а потому вынужден был признать ее превосходство{233}. Роли поменялись: Ольга «переклюкала» греческого царя и сама уподобилась мудрейшему из ветхозаветных царей, а император Константин оказался «лже-Соломоном» — характеристика более чем уничижительная для православного государя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});