возвращения из Афин по факсу поступает полный скорректированный список работ, который для нас готовит Янакис. Это дает нам повод для довольно интенсивной работы на несколько дней. Бортновский долго и страстно обсуждает с каким-то небольшим издательством макет каталога, то используя для этого телефон, то выезжая на встречи. Результатом его бурной деятельности становится остро пахнущий типографской краской толстый буклет, который он с гордостью мне и демонстрирует.
— Нет, ты только глянь! Вот это вещь! Главное, что он производит солидное впечатление. Были бы деньги, сам бы купил.
— Этот каталог?
— Да нет, коллекцию.
Итак, дело мелкими шажками двигается. Бортновского особенно увлекает процесс изготовления фальшивых заключений экспертизы и официальной переписки по коллекции. У меня создается впечатление, что он набирается опыта на будущее. Я же в работу над этими бумагами вкладываю всю душу, знание компьютера и некоторые технические навыки, приобретенные во время учебы на специальных курсах.
Сканер позволяет довольно удачно скопировать необходимые бланки и печати. После их подчистки на компьютере цветной лазерный принтер выводит такие копии документов на бланках и с печатями солидных организаций, что Бортновский ахает.
— Вот это да! Надо быть идиотом, чтобы отказаться от коллекции, снабженной подобными документами.
Я придерживаюсь как раз обратного мнения. Нужно быть полоумным, чтобы вкладывать деньги в дело, которого толком не знаешь. Однако меня беспокоит больше другое. Не следует недооценивать противника.
— Друг мой, не заносись раньше времени. Эти люди смогли раскрутить свой бизнес до такого уровня, на котором стало возможным купить, пусть и для перепродажи, коллекцию в несколько миллионов. Для этого нужна голова.
Пока все, что мы делаем, подготовлено с максимальной тщательностью. Поскольку изготовленный нами каталог относится к началу девяностых годов, несколько его экземпляров держим на подоконнике, где они немного выгорают и пылятся.
В деловую переписку по коллекции включены несколько посланий по факсу. Для полной достоверности два факсовых аппарата, которые мы используем, перенастраиваются, так что номера телефонов, автоматически наносимые на послание, соответствуют реальным реквизитам участников переписки.
Меня более всего тревожит фактор времени. Бортнов-ский до сих пор не выяснил точного графика поставок и проплат. Без него вся наша работа ничего не стоит. Я размышляю над этим в кафе, где мы встретились с Леонидом после тяжелого дня.
Ни адреса своей квартиры, ни номера телефона я своему партнеру не дал. Обидевшись, он пытался обвинить меня в излишней подозрительности и недоверии ему. Я был вынужден растолковать, что при отсутствии специальных навыков он легко может навести на мою квартиру своих бывших партнеров, а ныне кандидатов на финансовое заклание. Именно поэтому теперь я и сам не появляюсь в офисе Бортновского, а встречи у нас проходят на нейтральной территории, причем почти каждый раз я проверяюсь сам и проверяю своего партнера. Когда я привел несколько примеров печальной судьбы людей, которые легкомысленно пренебрегали самыми простыми правилами безопасности, Бортновский мне поверил и успокоился.
Сейчас он прикрыл покрасневшие от напряженной работы глаза и потягивает виски. Я заказываю портвейн.
Растерев лицо руками, Бортновский спрашивает:
— У меня есть бестактный вопрос. А что тебе будет на работе за все эти фокусы? Если, конечно, они узнают.
Я пожимаю плечами:
— Именно, если узнают. Потом, не забывай, ведь зачем-то меня сюда посылали, верно? Так что я действую не совсем по своей инициативе. А в обшем, нечего загадывать, надо дело делать.
Помолчав, Леонид говорит:
— Во время нашего первого разговора, когда ты расколол меня, ты спрашивал про Лорана. Он был как-то связан с тем, чем ты занимаешься?
Бортновский начинает лезть не в свое дело. Но мы партнеры, а просто так игнорировать вопросы партнера непозволительно. Тем более когда их можно использовать в воспитательных целях, не раскрывая особых секретов.
— Лоран не был связан с нами. Погиб сотрудник посольства, и мы отрабатывали все его контакты. Он покупал у Лорана кое-какие мелочи.
— Но ведь Лоран исчез.
— Он не исчез. Его убил Хелле.
Бортновский молча переваривает услышанное. Потом начинает бояться так, что у него дрожит челюсть.
— Ты не трясись. Просто надо помнить об опасности, вот и все. Сейчас ты сильнее Хелле, потому что он не знает о нашей игре. А что касается убийства Лорана, то ты теперь понимаешь: если Хелле начнет зачистку, тебе голову открутят в первую очередь. Так что в этой игре ты на правильной стороне.
Бортновский согласно кивает. Потом, отогнав нехорошие мысли, вдруг восклицает:
— Да! Ты, помнится, собирался подобрать людей на роли продавца коллекции и его представителя. Для этого требуется время, так что не тяни.
Я вовремя прикусываю язык. Первым движением было сказать, что в Париже предостаточно всякого отребья, которое готово поучаствовать в любой авантюре, лишь бы это сулило деньги. Но именно к Бортновскому с этой сентенцией обращаться не стоит.
Кроме того, если быть справедливым, я действительно должен был заняться подготовкой продавцов значительно раньше. Но в последние дни меня серьезно отвлекали частые визиты Анриетт, той самой подруги Надин, у которой я снимаю квартиру. Вопреки моему изначальному требованию она оставила себе комплект ключей, категорически отказалась их сдать в ходе недавнего визита и теперь продолжает появляться, когда ей только заблагорасудится. Это очень выматывает.
* * *
Собственно о существовании парочки, которая планируется на роль продавцов, я знал еще до поездки в Афины. В ответе на один из последних запросов в Москву нам прислали координаты двух профессиональных, хотя и не очень удачливых мошенников.
В свое время они начинали карьеру в качестве художников. Ни талантливыми, ни многообещающими они никогда не числились, но зато довольно быстро сообразили, что есть гораздо более прибыльные области деятельности, чем просто живопись. Отход от карьеры профессионального живописца Татьяна Куркова и Глеб Мельников начали с изготовления картин для продажи на московских вернисажах под открытым небом. Это не были подделки в прямом смысле слова, хотя и оригиналами их творения тоже назвать было нельзя. Например, бралась старая доска с заведомо непродажной живописью. Изображение смывалось, а на его месте писалось нечто в стиле старых голландцев или немцев. Ставилась подпись латинскими буквами, скажем, «G.Melnikoff». Затем изображение искусственно старилось путем выдерживания в духовке газовой плиты и других несложных манипуляций, вполне осуществимых в домашних условиях.
В результате получалась вполне приглядная картинка, за которую на вернисаже в Измайлове с состоятельного, но не просвещенного в живописи клиента можно было получить, скажем, триста-четыреста долларов. Причем покупателя никто не убеждал, что покупке двести или триста лет. Ему предлагалось принимать решение самому. А если уж доходило до худшего, то после попытки обвинить в продаже подделок