Оутс выпрямился и глубоко вдохнул.
— Боже, да это просто начало заговора с целью смещения президента.
— В конце концов, — мрачно сказал Броган, — может дойти и до этого.
Глава 52
Луговой оторвался от своих записей и посмотрел на невролога, сидевшего у приборов, принимавших телеметрические сигналы.
— Состояние?
— Субъект в стадии расслабления. Мозговые ритмы свидетельствуют о нормальном сне. — Невролог поднял голову и улыбнулся. — Он этого не знает, но он храпит.
— Наверно, знает его жена.
— Думаю, она спит в другой спальне. С самого его возвращения у них не было секса.
— Функции организма?
— Все показатели в норме.
Луговой зевнул и посмотрел на часы.
— Двенадцать минут второго.
— Вам следует поспать, доктор. Внутренние часы президента будят его каждое утро между шестью и шестью пятнадцатью.
— Проект оказался нелегким, — пожаловался Луговой. — Президенту нужно на два часа меньше сна, чем мне. Терпеть не могу тех, кто рано встает.
Он замолчал и принялся разглядывать многоцветный экран, на котором отражались физиологические функции президента во время сна.
— Кажется, он видит сон.
— Было бы интересно посмотреть, что снится президенту Соединенных Штатов.
— Мы получаем некоторое представление, когда активность мозга от координированных мыслей переходит к разрозненным абстракциям.
— Вы толкуете сны, доктор?
— Предоставляю это фрейдистам, — ответил Луговой. — Я один из тех немногих, кто считает сны бессмыслицами. Сон — время, когда мозг, утомленный дневным мышлением, уходит в отпуск. Так городская собака, живущая в квартире, вдруг оказывается на лугу: она начинает бегать в разных направлениях, наслаждаясь новыми, необычными запахами.
— Многие с вами не согласятся.
— Сны не моя специальность, поэтому не стану затевать ученый спор. Но могу утверждать, что, даже если в снах есть смысл, большая часть органов чувств обычно бездействует.
— Вы говорите об отсутствии запаха и вкуса?
Луговой кивнул.
— Звуки тоже записываются редко. То же с осязанием и болью. Сны это преимущественно зрительные ощущения. Так что мое мнение, подкрепленное некоторым опытом личных исследований, таково: если во сне видишь огнедышащую одноглазую козу, то это просто сон об огнедышащей одноглазой козе.
— Теория сна — основа психоаналитической практики. С вашей репутацией вы своими словами о козе разобьете немало признанных икон. Подумайте, сколько наших коллег-психиатров останутся без работы, если станет известно, что сны бессмысленны.
— Неконтролируемые сны быстро забываются, — продолжал Луговой. — Но требования и инструкции, которые мы передаем в мозг президента во время сна, не будут восприниматься как сны. Это внушенные мысли, которые возникают по стимулу извне.
— Когда мне начать программировать его имплантат?
— Передавайте инструкции незадолго до его пробуждения и повторяйте их все время, пока он сидит за столом.
Луговой снова зевнул.
— Я иду спать. Позвоните, если будут неожиданные изменения.
Невролог кивнул.
— Спокойной ночи.
Перед выходом из комнаты Луговой снова взглянул на систему контроля.
— Интересно, что делается в его воображении.
Невролог небрежно кивнул на принтер.
— Все должно быть здесь.
— Неважно, — сказал Луговой. — Подождет до завтра.
Он повернулся и вышел.
Невролог, чье любопытство пробудилось, взял верхний листок с записью волн мозга президента и начал читать.
— Зеленые летние холмы, — бормотал он, читая. — Город между двух рек со множеством церквей в византийском стиле, усаженных сотнями куполов. Одна из церквей называется Святая София. На реке баржа, груженная сахарной свеклой. Антониевы пещеры. Если бы я не знал, кто видит сон, я бы сказал, что ему снится Киев.
Он стоял у тропы на холме, выходящем на реку винного цвета, и смотрел на корабли. В его руке была кисть художника. На поросшем деревьями склоне под собой он видел большой каменный пьедестал под фигурой, закутанной в длинное одеяние и держащей высокий крест, как посох. Справа от него стоял мольберт с холстом.
Картина почти закончена. Кисть точно воспроизвела пейзаж перед глазами, вплоть до изображенной штрихами листвы деревьев. Единственное отличие, если внимательно приглядеться, в каменной фигуре.
Вместо какого-то давно забытого святого с длинной косматой бородой — точное подобие головы советского президента Георгия Антонова.
Неожиданно картина изменилась. Теперь его вытаскивали из маленького домика какие-то четверо. Стены домика покрыты готическими надписями и выкрашены в белый цвет.
Лица похитителей неразличимы, но он чувствует запах их немытых тел и пота. Он не испытывает страха, только слепой гнев и лягается.
Его начинают бить, но боль кажется далекой, словно ее испытывает кто-то другой.
В дверях дома он видит молодую женщину. Ее светлые волосы зачесаны наверх, она одета в свободную кофту и крестьянскую юбку. Подняв руки, она как будто умоляет, но слов ее он не слышит.
Его бросают на заднее сиденье машины и захлопывают дверцу.
Глава 53
Начальник судовой интендантской службы со смехом наблюдал, как два туриста поднимаются по трапу. Очень заметная пара. Женщина в свободном, до щикотолок летнем платье и, на взгляд русского интенданта, похожа на вымокший под дождем мешок украинской картошки. Лица ее он почти не видел (его частично закрывала широкополая шляпа, завязанная под подбородком шелковым шарфом), но думал, что, если лицо станет видно, стекло его часов разлетится.
Мужчина, по-видимому, ее муж, был пьян как сапожник. Он покачивался на ходу, от него несло дешевым бурбоном, и он непрерывно смеялся.
Одетый в цветастую рубашку и белые брюки, он опирался на жену и шептал ей на ухо какой-то вздор. Он заметил интенданта и в комическом приветствии поднял руку.
— Привет, капитан, — сказал он с улыбкой.
— Я не капитан. Меня зовут Петр Колодный. Я интендант этого корабля. Чем могу быть полезен?
— Я Чарли Грубер, а это моя жена Зельда. Мы здесь купили билеты в Сан-Сальвадор.
Он протянул билеты интенданту, который какое-то время внимательно их разглядывал.
— Добро пожаловать на „Леонид Андреев“, — церемонно сказал он. — Я сожалею, что мы не устраиваем для пассажиров, как обычно, торжественную праздничную встречу, но вы поздно присоединились к нашему круизу.