что Фазанолю можно нацепить наручники и произнести свою тупую формулу: «Глазами молний не метать! Пальцы рук держать так, чтобы я их видел!»
– Ну, не знаю… – вздохнула Любора. – Я ж не главная в нашем муравейничке. Пойду уламывать Нахабочку, а вы летите в Магскву! Филат, как зовут твою маму?
Филат перебрал в памяти множество имён своей мамы, вспоминая самое первое. Он так привык к тому, что у его мамы много имён, что ему сложно было ассоциировать её с каким-то одним определённым.
– Кукоба! – ответил он. – Старинное стожарское имя. Так звали одну из первых стожарок, которая… впрочем, я забыл, что именно она сделала…
Ева недоверчиво покосилась на него. Обычно стожарских сказочек Филат не забывал.
– Кукоба… – повторила Любора. – Ну надо же! Я думала, имя будет какое-нибудь воинственное! Ладушки, по дорожке свяжусь с вами по вещунчику! Пока, Тибальдик! Веди себя хорошо! Не играй со скелетиками!
Не прошло и минуты, как магтобус стартовал в хмурое небо. Ева достала бляшку из нашейного украшения Индрика. Покрытая мелкой вязью рун, бляшка поблёскивала у неё на ладони. Глызя при виде бляшки очень оживился и с заблестевшими глазами стал вспоминать свою бабушку, добрую травницу.
– Здравствуйте, расчудесные зрители земли русской! – затараторил он. – Вы думаете, что всё пропало, потому что единорог у Фазаноля! Ничуть! Теперь Фазаноль, безусловно, расслабился и вскоре будет схвачен! Какая же судьба ждёт Фазаноля? Признаюсь, идея тотального зомбирования преступников мне не очень нравится! Вообще в самой идее наказания – особенно наказания конечного, без надежды на исправление и какую-то другую судьбу – есть что-то мрачное и безысходное. Вот если бы можно было сделать негодяев двухмерными и безопасными! – Глызя вдохновенно махнул микрофоном, едва не сбив с ног Тита. – Открываешь в библиотеке пыльную «Книгу великих преступников прошлого» – а там по тридцатой странице разгуливает какой-нибудь Магполеон Магопарт в треуголке из типографской краски и грозит тебе плохо пропечатанной шпажкой! Совершенно, понимаете ли, нарисованный!.. Открываешь другую страницу – а там, принимая разные образы, кривляется Фазаноль и тоже не может выйти за пределы страницы! Жорж, да проснись ты уже, ужасный человек!
Магператор, дрыхнувший за столом, поднял голову.
– Что, снимаем? Уже кто-то дерётся? – спросонья спросил он.
– Нет.
– Кормят?
– Тоже нет.
– И хорошеньких женщин тоже нет? Тогда я спать! – сказал Жорж и вновь захрапел.
– Кажется, нас с Евой только что обидели! – задумчиво сказала Настасья. – Утешает лишь тот факт, что мы тоже не находим мосье Жоржа привлекательным!
Магсква уже была видна, когда, рассыпая буквы, сработал вещун. Магтобус заполнил радостный, зычный голос Люборы:
– Летите срочно в Кудрино! И чем скорее, тем лучше!
Глава 21
Кукоба
Каждый писатель – это шоссе, куда-то ведущее. Но бывает, что шоссе так и остаётся недостроенным и обрывается в лесу. И никогда не знаешь, какое ты шоссе – оборвавшееся ли в лесу или куда-то дошедшее. И очень страшно оборваться в лесу раньше, чем твоё шоссе достроено. А то будешь вести сотни километров куда-то кого-то, а потом оборвёшься в глухом лесу.
Венгерский философ Йозеф Эметс
Магтобус свалился на Садовое кольцо, мигом лишив его двух крайних полос. Какая-то городская кикиморка некогда ляпнула Задоре, что чем красивее девушка, тем хуже она паркуется, и Задора, до того парковавшаяся вполне сносно, сделала неправильные выводы. Теперь она ставила магтобус как попало, слушала выступления заурядцев в свой адрес, а потом начинала палить из пулемага.
Настасья потянулась к табличке «Докторъ А. П. Чеховъ», однако, прежде чем она обвела пальцем «ъ», дверь распахнулась. На пороге стояла мама стожара. Рядом с ней были домовой Еремеич, лешак Лёша и Гризельда. Причём вид у всех упомянутых был вполне себе ручной и довольный.
Филат бросился к маме. На секунду они соприкоснулись пальцами, затем лбами, после носами, потом отпрянули друг от друга – и всё. Стожары очень кратковременны в передаче эмоций. Они предпочитают контакт глазами или быстрыми прикосновениями, но очень редко словами.
– Как вам удалось с ними поладить? – Настасья ревниво покосилась на Гризельду, Еремеича и лешака.
– Купила пачку корма для канареек и катушку ниток, – сказала Кукоба.
– Что-о?!
– Вы не знали, что лешаки любят копаться в семенах, а домовые – распутывать нитки?.. Ну а с химерой ещё проще: пара куриных голеней и морковь.
Они прошли в гостиную. Мама Филата рассказала, что её выпустили из магболя около часа назад и сразу привезли сюда. Документы давали на выбор уже в магшине. Все были уже готовы, все с разными именами и фамилиями. Можно было выбрать любые, которые понравятся.
– Но я женщина. Мне сложно определиться. Я ужасно растерялась. На всякий случай я взяла всё. Потом лишние выброшу, – сказала она и несколько раз очень убедительно хлопнула глазами.
Филат понимающе усмехнулся. Он знал запасливость своей мамы. Мама не выбросит ничего, а себе заведёт какие-нибудь шестые.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Филат. – Драться можешь?
Хорошенький вопрос сына маме. Но у стожаров, кажется, такое общение в порядке вещей.
– Не особо. При большой необходимости и только если есть за что, – сказала мама.
Она уже устроилась на диване и почёсывала загривок химере. Домовой Еремеич самозабвенно распутывал нитки. Лешака Лёшу едва удалось спровадить на улицу, где он с горя вырос с корабельную сосну и, перешагивая через дома, отправился в соседние дворы воровать снег. В Магскве его вечно не хватало, и лешаки таскали его друг у друга.
Ева робко разглядывала маму Филата. Она умела затаиться и наблюдать за человеком, впитывая его капля за каплей. Полезное свойство для истинного пишмагерца. Стожарка это заметила. Усмехнулась.
– Изучаешь меня, умненькие глазки? – спросила она у Евы и повернулась к Филату: – Это вот она и есть?
Филат уронил со стола чашку и принялся её поднимать, ругая себя за неловкость. Ева, видя, как Филат, тратя драгоценную магию, почти десять сантиметров тащил чашку взглядом до края стола, очень ему посочувствовала. Мама стожара ей нравилась. Даже то, что она её задирает. Задирает – это ничего! Хуже всего уменьшительные суффиксы. Что-нибудь в стиле: «Как, Евочка, вы не умеете готовить овощной супчик?! Это же так просто! Филатик так его любит!»
Одета стожарка была в свободного покроя кардиган с единственной янтарной пуговицей, внутри которой стремительно закручивалась спираль, в широкие бриджи длиной чуть ниже колен, заканчивающиеся манжетами.
– А с такой пуговицей вам удобно? – наивно ляпнула Ева.
– Более чем! – заверила её стожарка. – Главное – самой на неё случайно не посмотреть!
Ева