– Ну и…
– Плазма Мерси-Розмар почти идентична нашей собственной. В ней больше генов тану, нежели человеческих. Лишь богине Тане ведомо, чем это объясняется, – я ведь не специалист.
Куллукета, как ученого, ошарашило подобное заявление. За мозговыми заслонами бушевал вихрь гипотез, пронизанных недоверием.
Безразличие Стратега в один миг сменилось дикой яростью. Куллукет, к своему ужасу, был точно окутан второй кожей, утыканной иглами; с острия каждой иглы сорвался электрический разряд, раскаливший болевые рецепторы его эпидермиса почти до смертельной перегрузки. Если б не хватка Ноданнова ума, он не устоял бы на ногах.
Агония прекратилась так же быстро, как началась, вытесненная ощущением небывалого блаженства.
А Ноданн про себя подумал: пусть твой ржавый котелок варит что хочет, брат Дознаватель, ты ведь у нас мастер на всякие гнусности, но впредь ты никогда не усомнишься в моем выборе, не позволишь себе ни единого намека на неверность Розмар.
– Опять ты ведешь себя как деревенский простак! – зазвенел голос Аполлона. – Не забывай, кто из нас будет королем. И не тебе меня учить болевому принуждению!..
13
Катлинель Темноглазая оседлала своего халика и в толпе зевак отправилась по вечернему холодку на Серебристо-Белую равнину, снедаемая жгучим любопытством: как-то проводит свое время древний враг, разместившийся во всем великолепии по краю поля битвы.
Она проехала широкий мост через канал. Русло потока было вымощено известняком; чистые, отражавшие сияние звезд воды покрывали их метра на три. Поток брал начало из огромного подземного источника – Морского Колодца – и поил всю долину еще с тех пор, как тану впервые явились на землю Авена. Маленький народ то и дело наполнял из него бурдюки и ведра. Чуть дальше по течению фирвулажанки полоскали белье, а еще дальше, где канал мелел, сворачивая к востоку, чтобы влиться в Большую лагуну, виднелись нехитрые постройки купален.
Катлинель спустилась к воде напоить иноходца. Затем направила его по центральной улице палаточного городка, где в обложенных камнями кострах пылал огонь. Большие земляные павильоны фирвулагской знати были украшены золотом и серебром, а тенты и палатки оторочены затейливой вышивкой. Над богатыми жилищами вздымались высокие флагштоки с дорогими штандартами, перьями и позолоченными черепами поверженных врагов. На всех штандартах красовались чудовищные иллюзионные символы воинов-фирвулагов.
Весь маленький народ высыпал на улицу. Некоторые выступали в роскошных обсидиановых доспехах, но большинство ходило в штанах, куртках, усыпанных драгоценными камнями, и отороченных мехом плащах, хотя последние явно излишни в таком теплом климате. На мужчинах и на женщинах были островерхие шляпы. Леди побогаче прикалывали к шляпкам развевающиеся вуали, золотую бахрому, декоративные рога или длинные ленты, свисавшие перед ушами и позади них. У высокомерных тану вошло в привычку именовать своих теневых побратимов «маленьким народом». Но Катлинель все больше попадались на глаза фирвулаги, по росту не уступающие людям. Время от времени весь свет застила огромная фигура чемпиона, намного превосходящего тану ростом. В столице болтали, что фирвулагов в этом году понаехало на Великую Битву видимо-невидимо – должно быть, их ободрила победа над Финией. По слухам, войско древнего врага ныне может похвастаться гордыми богатырями, которые прежде отказывались от участия, считая для себя недостойным биться с людьми, пополнявшими армию тану. Так, покинули свои убежища Медор и коварный Накалави, выступавший в обличье освежеванного кентавра с обнаженными мышцами, жилами, кровеносными сосудами, специально выставленными напоказ, чтобы вселить ужас в противника. И даже Пейлол Одноглазый – Стратег фирвулагов – нарушив двадцатилетнее воздержание, решил принять участие в нынешней Битве.
По предварительным подсчетам, на Серебристо-Белую равнину уже прибыли пятьдесят тысяч фирвулагов, то есть почти две трети всего их населения. Половину составляли борцы, вдвое превышавшие числом корпус рыцарей тану и их человеческих союзников.
Торговцы осаждали Катлинель, пока она ехала среди костров, глядя на буйное веселье фирвулагов. К ней отовсюду тянулись руки с драгоценностями и безделушками – маленький народ прежде всего славился искусными ювелирных дел мастерами, но были тут и продавцы сластей, и соленых орешков, и крепкого сидра, и экзотических вин. Однако Темноглазая не поддавалась на их уговоры. Лишь добравшись до конца длинной улицы и свернув к неказистым палаткам черни, Катлинель поддалась соблазну: карлица с толстыми русыми косицами и в ярко-красном платье продавала флаконы из резного миртового дерева, наполненные духами с головокружительным ароматом лесных цветов.
– Спасибо, леди, – маленькая торговка с поклоном взяла деньги. – У нас говорят, что перед запахом «Сада Гесперид» не устоит ни один парень.
Катлинель рассмеялась.
– Тогда с этими духами надо быть поосторожнее.
– Я слыхала, – последовала угодливо-язвительная реплика, – с вашими кавалерами не так-то просто сладить.
– Ну, это мы скоро на Битве проверим, – улыбнулась Катлинель и тронула поводья.
Когда она проезжала мимо выставленных под тентами пиршественных столов, где-то совсем рядом послышался цокот копыт другого иноходца. Откуда ни возьмись, выскочил пьяный нахал, схватил ее коня под уздцы, но, прежде чем она успела применить защитный прием, другой всадник пришел ей на помощь. Один умственный выпад швырнул наглеца в объятия подвыпивших дружков, а те, заплетающимися языками принеся извинения Катлинель, увели его прочь.
– Я ваша должница, милорд. – Она поклонилась своему спасителю.
Он был высок, строен, широкоплеч; под забралом шлема, украшенного золотым венцом, виднелась плотно прилегающая к голове шапочка. Она скрывала его волосы, шею и переходила в короткий плащ, расшитый по краям драгоценными камнями. На всаднике был костюм темно-фиолетового цвета.
– Для меня это большая честь, миледи. Боюсь, мои земляки слишком увлекаются пирушками и радуются раньше времени.
Он шагом поехал рядом с ней; Катлинель разглядывала его с неприкрытым удивлением.
– Простите мою оплошность… Поскольку шея у вас закрыта, я приняла вас за соплеменника.
– А кого вы считаете своими соплеменниками? – поинтересовался он с едва уловимой иронией в бархатном голосе.
Вспыхнув, Катлинель натянула поводья и готова уже была поворотить коня и умчаться прочь от наглеца. Но тот поднял руку, и конь застыл как вкопанный.
– Виноват, миледи. Непростительная бесцеремонность с моей стороны. Просто всякому видно, что ваша красота – результат слияния человеческой и танусской крови. А по вашим изумрудно-серебряным одеждам я понял, что вы, подобно мне, из числа иллюзионистов, причем высшего класса. Если вы благосклонно смените свой справедливый гнев на милость и сохраните в памяти не мою грубую шутку, а оказанную вам прежде незначительную услугу, то мы могли бы совершить небольшую прогулку верхом и дружески поболтать. Не скрою, ваш народ очень меня интересует.